Вторая рука

– Я как раз рассказывал Сиду, – непринужденным тоном начал сэр Томас, – как высоко Жокей-клуб ценит его успехи, но он после этого почему-то приумолк.

Мы с Тревором Динсгейтом промолчали. Сэр Томас чуть приподнял брови и попытался завязать разговор снова:

– Ну, Сид, скажите нам что-нибудь полезное по поводу главной скачки!

Я собрал свои растрепанные чувства достаточно, чтобы хотя бы сделать вид, будто все в порядке и ничего не случилось.

– Ну-у… Я бы поставил на Дегустатора.

Мне показалось, что мой голос звучит напряженно, но сэр Томас как будто бы и не заметил. Тревор Динсгейт отвел взгляд и погремел кубиками льда в бокале с золотистой жидкостью, который держал в своей холеной руке. Кто-то из гостей обратился к сэру Томасу, он отвернулся, и Тревор Динсгейт тотчас же снова уставился мне в лицо. В его взгляде горела открытая свирепая угроза. Он коротко и резко произнес голосом, исходящим из самого что ни на есть животного нутра, из не ведающего жалости мира насилия и мести:

– Если вы нарушите свое слово, я сделаю, что обещал!

Он смотрел мне в глаза, пока не убедился, что до меня дошло, потом тоже отвернулся. Мне было видно, как массивные мышцы спины жутко перекатываются под пиджаком.

– Сид, – сказал Филип Фрайерли, вновь подходя ко мне, – леди Юллестон спрашивает… Господи, с тобой все в порядке?

Я слабо кивнул.

– Дорогой мой, да на тебе же лица нет!

– Ну… я… э-э-э… – Я пытался взять себя в руки. – Простите, что вы говорили?

– Леди Юллестон хочет знать…

Он распространялся довольно долго, я слушал, что-то отвечал, все это с ощущением полной ирреальности происходящего. Даже удивительно, как можно чувствовать себя буквально растерзанным душевно и при этом стоять, прихлебывать виски и вести учтивую беседу с супругой старшего распорядителя. Пять минут спустя я не мог вспомнить ни слова из этого разговора. Я ковра под ногами не чувствовал. «Ну и хорош же я!» – подумал я.

День шел своим чередом. В главной скачке Дегустатора обошла лоснящаяся черная кобылка по кличке Миссис Хиллман, а в следующей скачке Ларри Сервер на синдикатской лошади Филипа Фрайерли очутился в самом хвосте и так и провел всю скачку. Внутри себя я чувствовал все так же отвратительно и после пятой скачки решил, что оставаться дольше бессмысленно: все равно ничего не соображаю.

За воротами ипподрома, как обычно, толпились шоферы, поджидающие своих пассажиров, привалившись к капотам. И с ними, среди них, стоял один из жокеев-стипль-чезников, потерявший лицензию из-за взяток, которые он брал у Рэммилиза.

Я кивнул ему, проходя мимо:

– Привет, Джекси!

– Привет, Сид.

Я подошел к своему автомобилю, отпер дверцу, бросил бинокль на заднее сиденье. Сел за руль. Завел мотор. Постоял, подумал, а потом задним ходом подъехал к воротам.

– Джекси! – окликнул я. – Садись! Я плачу.

– Платишь? За что?

Он подошел к машине, сел на пассажирское место рядом со мной. Я выудил из заднего кармана брюк бумажник и кинул ему на колени.

– Это все твое, – сказал я.

Я тронулся вперед, через парковку и через дальние ворота выехал на шоссе.

– Ты ж мне и так давал денег, и довольно много… – сказал он.

Я мимоходом улыбнулся ему:

– Ага. А это, ну… в счет будущих услуг.

Он пересчитал купюры и недоверчиво спросил:

– Что, прям все?

– Я хочу знать о Питере Рэммилизе.

– Ну уж нет!

Он попытался было распахнуть дверцу, но машина ехала слишком быстро.

– Джекси, – сказал я, – кроме меня, никто этого не услышит, а я никому не скажу. Просто скажи, сколько он тебе платил и за что и все остальное, что придет в голову.

Он помолчал. Потом сказал:

– Нет, Сид, мне моя шкура дороже. Поговаривают, будто он притащил из самого Глазго двух спецов для какого-то особенного дела, и если кто ему под ноги подвернется, его попросту стопчут.

– А ты сам-то их видел, спецов этих? – спросил я.

Мне-то, похоже, довелось…

– Да нет. Просто, знаешь, слухами земля полнится.

– А что за дело такое особенное, слухи не говорят?

Он покачал головой.

– Это имеет какое-то отношение к синдикатам?

– Сид, ну ты прям как маленький. Все, что делает Рэммилиз, имеет отношение к синдикатам. У него их штук двадцать, если не больше.

«Штук двадцать…» – подумал я, нахмурившись. И спросил:

– А сколько он сейчас платит таким, как Ларри Сервер, вот как сегодня?

– Ну, Сид! – возмутился Джекси.

– Как ему удается усадить кого-то вроде Ларри Сервера на лошадь, на которой Ларри обычно не ездит?

– Ну, вежливо попросить тренера, с пачкой долларов…

– Он что, тренеров покупает?!

– Да они иной раз не так уж дорого стоят. – Он ненадолго задумался. – Короче, на меня не ссылайся, но прошлой осенью в некоторых скачках за каждой лошадью, участвовавшей в скачке, стоял Рэммилиз. Он их попросту тасовал как захочет.

– Не может такого быть, – сказал я.

– Серьезно. Помнишь, какая засуха стояла? Четверо, пятеро, шестеро участников – потому что почва была слишком жесткая? Так вот, я наверняка знаю минимум три скачки, где все участники были его. Бедняги-букмекеры не знали, что и думать…

Джекси снова пересчитал деньги.

– Ты в курсе, сколько ты мне дал? – спросил он.

– Ну, примерно.