Второй год

Дали немного и этим, чтобы не выслушивать предположений о том, что мы всем экипажем только и мечтаем как бы половчее в банду рвануть. В роте — двенадцать машин, двенадцать экипажей. Просители не приходили только с командирской. Надо ли говорить о том, что ящик разлетелся еще до того, как колонна тронулась из Айбака? На дне короба лежали три пачки, которые были изъяты в пользу экипажа, а сам короб был затиснут в самый дальний угол десантного отделения и накрыт старыми бушлатами, чтоб не отсвечивал и не попадался старшине на глаза. Я впал в сладкое и жуткое предвкушение тех кар небесных, которые обрушит старший прапорщик Гуссейнов на мою голову за пропажу сахара, но колонна тронулась и дурные мысли остались в Айбаке.

Мы проехали за Айбак в сторону Хумрей еще, наверное, с час и свернули с бетонки направо. Пылища поднялась знатная.

Если хочешь быть в пыли

Поезжай в Пули-Хумри.

Этой пыли на нас осело на два пальца уже через минуту езды. Впереди ничего нельзя было разглядеть из за десятков пыльных шлейфов, пущенных колесами передних машин. Сзади можно было увидать только тот шлейф, который пустила наша ласточка. Как водилы умудрялись не потерять дорогу, было непонятно. Наверное, они просто рулили туда, где пыль летела гуще и попадали точно в колею. Когда мы остановились, сквозь опадающую пыль я увидел сразу две интересных вещи. Первая: в полукилометре от нас уже окопался Хумрийский полк. Вероятно, они прибыли накануне и у них было время отрыть капониры и окопы. Вторая: на ровной как стол бахче стояли четыре саушки. САУ-152 "Акация", выражаясь по-военному. У нас в полку таких не было, у нас были только гаубицы Д-30 меньшего калибра. Зато у нас в полку было два "Града", а у Хумрийцев я не насчитал ни одного. Я оттеснил из-под башни Арнольда, навел пулеметы на саушки и стал рассматривать их в прицел. Здоровенные, на танковой базе, самоходные артиллерийские установки напоминали неуклюжих слонов. Я подивился толщине стволов — я в плечах, наверное, и то уже. Из такого ствола шарахнет, так шарахнет…

У нас была возможность воочию убедиться как шарахают саушки. Два дня четыре "Акации" метали снаряды на горы. Мы лежали под бэтээром на плащ-палатке и земля подкидывала нас после каждого выстрела, хотя до саушек было изрядное расстояние.

— Ну и грохот, — проворчал Мартын, переворачиваясь на другой бок. Канонада мешала ему спать.

— А вот интересно, — задумчиво протянул Олег, — если у нас тут уши закладывает от стрельбы, то каково пацанам, которые сейчас сидят там в башне?

— Особенно закидному, — согласился я, — на него вся волна идет.

— Они там в шапках стреляют, — предположил Шкарупа, имея ввиду шлемофоны.

— Ты думаешь сильно помогают эти шапки? — засомневался Олег.

— Оглохнуть можно, — снова согласился я.

— Контузия, — оценил Шкарупа степень вреда здоровью, — ты думаешь эти саушники после двух дней работы останутся нормальными? Да они там все уже контуженные!

— Нет уж, пацаны, — подвел итог Олег, — мы уж лучше как-нибудь в пехоте. Оно и безопасней и для здоровья полезней.

Мы со Шкарупой были согласны с этим, Мартын уже спал, а земля продолжала вздрагивать под плащ-палаткой после каждого выстрела. Наши гаубицы, конечно, тоже стреляли, и стояли они к нам гораздо ближе, но на фоне апокалипсического грохота четырех "Акаций" их можно сказать не было слышно.

На третий день стояния под Хумрями мы получили приказ запастись сухпаем на трое суток. Гуссейн-оглы до тех пор про нас не вспоминал и мы были только тому рады. Старшина отсчитал нам девять коробок сухпая и забыл о нашем существовании — мы у него не единственный экипаж. На броне кроме Адика и Арнольда оставались и Олег с Саней, потому что там, куда нам предстояло идти, Утес не протащишь. С нашего экипажа в горы пошли только я, Мартын и Шкарупа. Нас не было четыре дня. Уходя, я брал с собой две коробки к пулемету по сто двадцать пять патронов в каждой, одну длинную ленту на двести пятьдесят патронов и четыре ленты по сто двадцать пять патронов без коробок. К броне я спустился имея одно не расстрелянное звено ленты в двадцать пять патронов. У запасливого Шкарупы осталась одна целая коробка, но как выяснилось, он с собой брал на одну ленту больше меня. Мартын исстрелял все, до железки. Убитых у нас не было, было двое раненых, но легко. Их забрали вертушки и я позавидовал тем пацанам — им не нужно было спускаться. А мы полдня спускались с гор и уже не было сил радоваться, когда мы дошли до брони. Больше всего на свете мне хотелось рухнуть на матрас, задрать натруженные ноги кверху и чтобы меня никто не беспокоил. Я еще в учебке уяснил, что после марш-броска или долгой ходьбы ноги лучше всего поднять вверх, чтобы обеспечить отток крови. В таком положении они отдохнут быстрее. А после спуска, когда полдня рота цепочкой стекала в долину по неверной извилистой тропке, ноги у меня не гудели — я их просто не чувствовал.