Второй год

— За проводку колонны с горючим, проявленные при этом мужество и героизм, а также за образцовое выполнение интернационального и воинского долга от лица службы объявляю благодарность.

— Служим Советскому Союзу, — промычал перепачканный духсостав.

Я остался недоволен тем, что духи как-то слабовато радуются благодарности, полученной от старшего по призыву и по званию. Я начал поздравлять их заново, в индивидуальном порядке, начав с правого фланга, с Арнольда:

— Спасибо, сынок, — встав на цыпочки обнял я своего башенного за могучую шею, — за службу.

— Спасибо, сынок, — я уже жал руку следующему и смахивал с ресниц навернувшуюся скупую мужскую слезу, как это делали "боевые генералы" в кинофильмах про войну.

— Спасибо, сынок, — я отвинтил со своей груди комсомольский значок и, проткнув майку на пузе третьего героя, привинтил его туда и прочувствованно поздравил его, — держи орден. Заслужил. Порадуй маму.

Никого не обделил я своим вниманием и своей благодарностью… под всеобщий хохот старослужащих.

Когда церемония награждения отличившихся была окончена, я из "боевого генерала", "слуги царю, отца солдатам", снова превратился в сурового черпака-сержанта.

— А теперь, духи, наводим порядок.

— Ты — в Ленкомнату.

— Ты и ты — впереди модуля.

— Ты и ты — позади.

— Не дай бог вас, уродов, хоть один шакал увидит.

— Вы, четверо — спальное помещение.

— Вы, трое — умывальник.

— Ты — в оружейку.

— Ты и ты — в бытовку и возле тумбочки.

— Время пошло.

Поняв, что представление окончено, старший призыв уронил головы на подушки и заснул, а я вернулся к исполнению своих служебных обязанностей, то есть стал следить за тем, как духи, получив лошадиную дозу прививки трудолюбия, наводят в роте порядок.

Спать они легли только в пять утра.

Перед завтраком в роту пришел Гуссейн-оглы. Я встречал его возле модуля. Если при нормальном выражении лица брови на лице старшего прапорщика Гуссейнова шли одной сплошной широкой линией над глазами, то сейчас одна бровь наползала на другую. По этому выражению лица, я понял, что в кармане у старшины лежит выписанная на мое имя путевка в тот самый санаторий, который в нашем полку находится сразу за караульным помещением.

— Показывай, — вместо "доброе утро, товарищ сержант" хмуро буркнул обворованный нашим экипажем Гуссейн-оглы.

В спальном помещении старшина застал идеальный порядок, одеяла, застеленные "кирпичиком", подушки, установленные поверх одеял "треугольником", единообразно повешенные ножные и лицевые полотенца и табуреты, выровненные в одну линию в проходе. В Ленкомнате он наблюдал абсолютную чистоту, столы и стулья, установленные по нитке и подшивки газет лежавшие строго на углу столов. На расстоянии пять метров от модуля им не было обнаружено ни одного окурка, ни одного фантика, ни одной пачки из-под сигарет. По мере передвижения от объекта к объекту, брови старшины возвращались на свое привычное место, а после того, как он в ротном умывальнике был ослеплен горящим золотом надраенных брючными ремнями кранов, его брови переместились на то место, откуда на моей голове начинали расти волосы.

— Ну ты дае-е-ешь, Сэмэн, — протянул старший прапорщик.

Готов спорить, что Гуссейн-оглы не видел такого порядка в роте с тех пор, как пресек Амударью. Поэтому я с видом трудолюбивого скромника, молча развел руки и пожал плечами. Я лично — ни в одной роте ни до, ни после не видел такого ослепительного порядка и не добивался его наведения. Не зверь же я в самом деле. Суровое старшинское сердце дрогнуло и старший прапорщик стал смотреть на наш экипаж гораздо добрее.

За две недели дух состав научился наводить такой порядок всего за час и даже успевал высыпаться.

Две недели я, Елисей и Шкарупа жили обособленной от остальной роты жизнью суточного наряда.

Две недели мы тащились в этом наряде и тоже умудрялись высыпаться.

Через две недели нас амнистировали — рота выезжала в Балх на реализацию разведданных, а на операции берут всех, кто нужен. Даже с губы освобождают условно-досрочно.

Больше я дежурным по роте не ходил до конца службы.

26. Шакалы

6 мая 1986 года. ППД. Ташкурган. ДРА.

Вчера провожали Полтаву. Первая отправка в Союз.

На разводе Сафронов выкрикнул фамилии дембелей, которым надлежало явиться на плац для отъезда в СССР. С нашего батальона в число дюжины счастливчиков попали Полтава, замок разведвзвода и старшина-срочник из четвертой роты Алик. Интересно, почему половина азербайджанцев в полку — Алики? Других имен себе что ли не придумают? Впрочем, Алик из четвертой роты пацан был и в самом деле незаурядный — не всякого срочника поставят старшиной. Накануне я угорал с этого Алика. За какой-то надобностью я поперся в соседний модуль четвертой роты и задержался там на целый час. Алик давал концерт и на него было смешно и больно смотреть. Алик знал, что попадет в первую партию дембелей, но свои последние сутки в Афгане переживал с большим трудом. Сразу же после утреннего развода он нацепил свою парадку, одел фуражку, взял в руки дипломат и заявил:

— Ну, я пошел домой!