Второй контакт (Колонизация — 1)

“О, я сомневаюсь в этом”, - сказал Мордехай. Они оба рассмеялись. Он продолжил: “Интересно, чего этот парень хочет от меня. Я знаю некоторых русских - я имею в виду некоторых русских в России, - но если им нужно связаться со мной, они знают как ”.

Людмила выглядела обеспокоенной. “Возможно, мне не следовало ему ничего говорить. Но я не думала, что это могло причинить какой-либо вред”.

“Скорее всего, этого не произойдет”, - сказал Анелевичз. “Не беспокойся об этом. Я не собираюсь”. Он снова поставил ноги на педали велосипеда и уехал. Когда он оглянулся через плечо - не самое безопасное занятие на узких, многолюдных, извилистых улицах Лодзи, - он увидел Людмилу, идущую с той же прихрамывающей решимостью, которую она проявляла с тех пор, как приехала в город. Она никогда не говорила о нервно—паралитическом газе, который все еще мучил ее, больше, чем ничево - с этим ничего не поделаешь. Генрих Ягер был таким же, пока последствия газа не свели его в могилу раньше времени.

Пока Мордехай крутил педали обратно к своей квартире, он продолжал обдумывать то, что сказала ему Людмила. Он не мог разобраться в этом. Русские, которые имели с ним дело официальными способами, обязательно знали, как с ним связаться. Те, кто имел с ним дело неофициальными способами, как Дэвид Нуссбойм, также могли связаться с ним, когда им это было нужно. Но он не думал, что увидит Нуссбойма, официально или неофициально, в течение длительного времени, если вообще увидит. По слухам, просочившимся из Советского Союза, НКВД все еще подвергался чистке. Шансы на выживание Нуссбойма не казались Мордехаю хорошими.

“И я ни капельки не буду скучать по нему”, - пробормотал он, останавливаясь перед своим многоквартирным домом. Но что это оставило? Через некоторое время он понял, что это может оставить русского, который не имел никакого отношения к правительству Советского Союза. Это правительство было настолько всеобъемлющим внутри СССР, что неудивительно, что эта мысль так долго приходила ему в голову. Удивительно было то, что он вообще додумался до этого.

Когда он поднялся в квартиру, он спросил свою жену, приходил ли кто-нибудь, говорящий по-польски с русским акцентом, в поисках его. “Насколько мне известно, нет”, - ответила Берта. Она повернулась к их детям, которые делали домашнее задание за кухонным столом. “Кто-нибудь со странным акцентом спрашивал о твоем отце?”

Генрих Анелевич покачал головой. То же самое сделали его старший брат Дэвид и их старшая сестра Мириам. “Разве это не странно?” Сказал Мордехай. “Интересно, кто этот парень и чего он хочет”. Он пожал плечами. “Может быть, я узнаю, а может быть, и нет”. Он снова начал пожимать плечами, затем остановился и вместо этого принюхался. “Что вкусно пахнет?”

“Бараньи язычки”, - ответила Берта. “Обычно от них больше хлопот, чем пользы, потому что так трудно отделить мембрану - она отрывается маленькими кусочками, а не большими кусками, как у коровы, - но мясник назвал за них такую хорошую цену, что я все равно их купил”.

Дэвид сказал: “Я слышал, у ящериц такие острые зубы, что они могут есть языки и тому подобное, не очищая их”. Генрих и Мириам оба выглядели недовольными, что, должно быть, было частью того, что он имел в виду, когда говорил об этом.

“Если бы ты помнил свою половину иврита так же хорошо, как то, что слышишь на улице, тебе не пришлось бы так сильно беспокоиться о своей бар-мицве в следующем месяце”, - сказал Мордехай.

“Я не волнуюсь, отец”, - ответил Дэвид. Вероятно, это было правдой; у него был покладистый характер, очень похожий на характер его матери. Однако Мордехай волновался. То же самое было и с Бертой, даже если она изо всех сил старалась этого не показывать. Они тоже продолжали бы беспокоиться, пока не прошел бы знаменательный день. Иметь сына, который преуспел в своей бар-мицве, было предметом немалой гордости среди евреев Лодзи.

За ужином, в перерыве между кусочками ароматного языка (возможно, приготовить бараньи язычки было непросто, но оказалось, что оно того стоило), Генрих спросил: “Отец, что такое иррациональное число?”

“Число, которое сводит тебя с ума”, - вставил Дэвид, прежде чем его отец смог ответить. “То, как ты считаешь, характерно для большинства из них”.

Мордехай строго посмотрел на него, а Генрих - с любопытством. Мордехай кое-что знал об иррациональных числах; он изучал инженерное дело до того, как немцы вторглись в Польшу и перевернули его жизнь с ног на голову. “Тебе едва исполнилось девять лет”, - сказал он своему младшему сыну. “Где ты услышал об иррациональных числах?”

“Пара моих учителей говорили о них”, - ответил Генрих. “Мне показалось, что они звучат забавно. Это сумасшедшие цифры или цифры, которые сводят вас с ума, как сказал Дэвид?”

“Ну, они называют их так, потому что раньше они сводили людей с ума”, - сказал Мордехай. “Они продолжаются вечно, не повторяясь. Трое - это всего лишь трое, верно? И четверть - это всего лишь.25. А треть - .33 333 ... насколько ты хочешь понять. Но число пи - ты знаешь о числе пи, не так ли?”