Второй круг

— Я заболел. Температура тридцать восемь выше нуля.

— Жалко, что не минус.

— Но хуже всего то, что надо менять движок. Осталось три часа ресурса. Что-то я напутал по причине болезни с налетом часов. Вышла какая-то бестолковочка в смысле учета наработки матчасти.

— Далеко вам, молодым, до Войтина. А вдруг что-нибудь случится и надо будет вылетать? Что тогда?

— Тогда будет плохо.

— Ладно. Будем ждать инженера летного подразделения, который продлит ресурс.

Штурман после путешествия по коридору, болтовни в кают-компании и звонка на метео вошел в комнату и сказал:

— Надо выполнить санрейс на Канин.

Ирженин глянул на механика — тот поежился, потом в незамерзший уголок окна на гудящие провода и обрывок бумажного змея на проводе и вяло произнес:

— Уточни погоду.

— Боковик шестнадцать метров. Лететь нельзя.

— Что там стряслось?

— А черт его знает. Какой-нибудь чукча отморозил себе что-нибудь.

— Какие же чукчи на Канине? — сказал Ирженин. — Там ненцы. Пора бы знать.

— В такую погоду и пешком ходить страшно, — влез радист, — и на лыжах поведет поперек полосы. Как раз угодим в камни. Я не поневу.

— Ты не летаешь — тебя возят, — вяло произнес Ирженин: он недолюбливал радиста за склонность к демагогии и за рассуждения об «общем благе».

— Лететь нельзя, — сказал механик, — нет ресурса.

— Так скажи техникам, пусть сделают регламент и продлят ресурс, — сказал Ирженин.

— В такую погоду их не выманишь на улицу. К тому же нет инженера, который бы взял на себя ответственность — продлевать ресурс отработанному двигателю. И… и бортмеханика нет. Меня доктор, когда я приду щупать пульс, отстранит от полетов.

— А Росанов?

— Он не обязан заниматься нашим еропланом. К тому же после выговора он, наверное, будет осторожным.

В комнату зашел диспетчер АДС:

— Что будем делать, товарищ командир?

— Что с погодой?

— Я-то понимаю. Но уже заинтересовались в окружкоме партии. Непорядочен у нас выходит насчет национальной политики. Ненец. Сами понимаете.

— У нас нет ресурса. Остаток только три часа. И нет, как кто-то сказал, врача.

— Врача-то мы нашли среди пассажиров. Да вы ее знаете. Это Зоя из Тикси. Застряла здесь из-за погоды.

Радист оживился и поглядел на командира.

— Командир, не зевай! У нее что головогрудь, что шасси — всё в норме технических условий. И глядит на тебя влюбленными глазами.

— Отставить болтовню! — сказал Ирженин.

— Ну так что я скажу окружкому? — спросил диспетчер.

— Идти на нарушение меня не может заставить никто, — заговорил Ирженин, — даже обком. Но мы что-нибудь придумаем.

Он сунул ноги в рыжие унты на собачьем меху и пошел к Росанову.

Тот лежал на койке под «Богатырями», сложив руки на груди, как труп. Выслушав Ирженина, сказал:

— Здешние техники не обязаны делать тебе тяжелый регламент, а мне не положено продлевать ресурс мотора. К тому же пурга.

— Да, ты не обязан, — согласился Ирженин, — я бы и сам пальцем не шевельнул, если б не санрейс.

Росанов сел на койке.

— Все это я сказал, чтоб набить себе цену. Сейчас всё сделаем. А только где ты возьмешь бортмеханика? Твой ведь болен.

— Может, слетаешь?

— Я-то с удовольствием. Но ты рискуешь.

— Есть немножко. Если будет хоть малейшее окошко в небе — вылечу.

— А вообще-то все будет отлично, — сказал Росанов, оживившись, — если наш рейс пройдет благополучно, то в акте на продление свою подпись поставит кто угодно задним числом. А если рейс пройдет ненормально, то все претензии к нам будут предъявлены посмертно.

— Фу, это уже романтизм, — поморщился Ирженин, — таких слов даже мысленно не надо произносить.

Росанов надел меховую куртку, запахнулся поплотнее и затянул пояс. Потом завязал тесемки ушанки под подбородком и концы поднятого воротника просунул под уши.

— А как ты будешь уговаривать техников? — спросил Ирженин.

— Пойдем, поглядишь, — весело отозвался Росанов, — если откажутся, я сам выполню регламент и осмотр. Только это займет больше времени.

— Ты идешь на матчасть как на праздник.

— Надо каждое свое дело делать как последнее. Чтоб тебя по нем запомнили. И слова надо произносить такие, как будто и они последние. И лучше молчать, чем вести пустые разговоры.

— О-о, высоко берешь!

Шла низовая метель, превращая двухэтажные дома в одноэтажные. Впрочем, дома иногда совсем исчезали в воющем снежном потоке.

В каптерке техсостава было натоплено, как в бане, но в печку, сделанную из железной бочки, подсыпали и подсыпали угля. Техники играли в домино. Приятно было, сидя в тепле, слушать пургу.

— Братья славяне, выручайте! — сказал Росанов. — Особый, непредвиденный случай.

— Что такое? — спросил один из техников, которого Ирженин запомнил как любителя помолоть языком.

— Надо выполнить регламент для продления ресурса.

— Как утихнет, сделаем для тебя все, что хошь.

— Я бы вас не дергал, если б не санрейс.

Техники переглянулись.

— Кстати, где тут у вас ветрозащитный щит и инструмент? — спросил Росанов. — Я в любом случае пойду на ероплан.

Техники снова переглянулись и начали подбирать необходимый инструмент, лампы-переноски и проверили прожектор. Потом стали не спеша одеваться.