Введение в эстетику

Многие удивятся, наверно, тому, что столь глубоко различные по умственному складу писатели, как Брюнетьер и Фехнер, отправлявшиеся от совершенно противоположных точек эстетического горизонта и, наверное, не понявшие бы друг друга при взаимном знакомстве – по крайней мере, один из них, – были отнесены выше к одной и той же категории. Но если они и расходятся, насколько только возможно расходиться, в большинстве пунктов, зато у них есть и нечто общее: метод. Но именно метод нас и занимает в этой книге.

Но с этой точки зрения обе школы испытывают одинаковую необходимость в обладании одновременно точностью и общими идеями, фактами и гипотезами, конкретными и индивидуальными реальностями и коллективными или, в пределе, всеобщими результатами.

Великое разногласие между этими двумя типами мысли не сводится ли к тому, что одни из них работают главным образом в своих кабинетах и библиотеках, а другие чувствуют потребность называть место своей работы лабораторией? Иными словами: не берут ли одни из них эстетические явления или художественные произведения почти всегда в их деталях, а другие – почти всегда в целом? Но когда догматик и экспериментатор изучают один и тот же предмет, например известную историческую школу живописи или музыки, разве они имеют пред собою не одни и те же объекты – картины в музеях или музыкальные произведения в концертах – и разве не с одинаковым рвением стремятся изучить в них возможно большее количество «технических» элементов, т. е. элементов, свойственных искусству, например композицию, линии, плоскости, комбинации светотени и красок, применение гармоний и мелодий, ритма и тембра, консонансов и диссонансов, по возможности воздерживаясь от ораторских декламаций по поводу изображенных предметов и чувств, столь привлекательных для светской и некомпетентной критики? Наконец и главным образом, не надеются ли оба одинаково извлечь из своих посещений музеев и концертных зал какой-либо общий и научный закон? Что за важность, если один выражает этот закон главным образом словами и, если возможно, периодами, а другой – столбцами цифр и даже, в идеале, horribile dictu – геометрическими кривыми? Это два разных способа выражения, а не мышления.

Они исследуют одну и ту же неизвестную территорию, и пути их часто перекрещиваются; если они не узнают друг друга при встрече, то потому, что отправные их точки очень отдалены друг от друга. К тому же их точки зрения в деталях весьма различны. Но карта или гипотетический и временный план, которым они руководятся, один и тот же. А движущей силой служит одинаковое у обоих желание выйти за пределы своего «я», избежать субъективного произвола, почувствовать согласие своей индивидуальной мысли с мышлением других людей, в идеале, в пределе – с мышлением всего человечества. Таков общий им обоим догматизм.

В общем, существует два вида догматизма: плохой – догматизм абсолютистов – и хороший – догматизм относительный. Последний включает еще догматизм полуабсолютный, например догматизм Брюнетьера, вполне соглашающийся с относительным характером всех ценностей, но тем не менее стремящийся к абсолютной критике этих ценностей, – таким образом, искусство, как все в мире, подвержено изменениям; но теория искусства, сверх чаяния, не изменчива, и ее суждения об относительности вечны, создается опасное и неприемлемое различие между формой и содержанием, между проповедями и ее членами, между эволюцией и ее законом.

С другой стороны, существует также вполне относительный догматизм экспериментальной школы, для которого все настолько относительно, что доступный нашему представлению абсолют сводится лишь к сумме или синтезу возможно большего числа относительностей, а наиболее объективный догматизм – лишь к комбинации возможно большего числа субъективных впечатлений. Хорошо понятый догматизм представляет собою лишь приведенный в систему импрессионизм, подобно тому как хорошо понятый импрессионизм представляет собой лишь относительный догматизм.

Иными словами, экспериментальный метод современной эстетики является синтезом догматизма и релятивизма.

В силу этого синтеза пыль индивидуальных впечатлений, на вид рассеянная и неосязаемая, выявляет свойства связующего цемента, с помощью которого мало-помалу будет воздвигаться если не наиболее великолепное, то, по крайней мере, наиболее прочное здание.