Гегель пишет: «Самосознающий субъект знает себя как такого, который в себе тождествен с внешним объектом, – знает, что этот последний содержит в себе возможность удовлетворения вожделения, что предмет, следовательно, соответствует вожделению и что именно вследствие этого вожделение и возбуждается предметом. Отношение к объекту является поэтому для субъекта необходимым. Субъект усматривает в объекте свой собственный недостаток, свою собственную односторонность, видит в объекте нечто принадлежащее к его собственной сущности и тем не менее ему не хватающее. Самосознание может снять это противоречие, ибо оно есть не бытие, а абсолютная деятельность; и оно действительно снимает его, поскольку овладевает предметом, только выдающим себя за самостоятельный, – удовлетворяет себя, пожирая его, и сохраняет себя в этом процессе, так как оно – самоцель. Объект должен при этом погибнуть, ибо оба – субъект и объект – суть здесь непосредственные начала, а таковые не могут составлять единства иначе, как только так, что непосредственность – и притом ближайшим образом непосредственность лишенного самости объекта – отрицается. Вследствие удовлетворения вожделения полагается в-себе-сущая тождественность субъекта и объекта, односторонность же субъективности и мнимая самостоятельность объекта оказываются снятыми. Поскольку, однако, предмет уничтожается испытывающим вожделение самосознанием, постольку он может казаться подчиняющимся действию совершенно чуждой силы. Но это только видимость. Ибо непосредственный объект должен снять себя согласно своей собственной природе, согласно своему понятию, так как в своей единичности он не соответствует всеобщности своего понятия. Самосознание есть являющееся понятие самого объекта. В уничтожении предмета самосознанием он погибает поэтому от действия на него мощи его собственного понятия, только внутренне ему присущего и именно в силу этого только как бы извне к нему приходящего. Так объект полагается субъективно. Но этим снятием объекта субъект снимает также и свой собственный недостаток, распадение на безразличное «я» = «я» и на «я», отнесенное к внешнему объекту, и в такой же мере придает своей субъективности объективность, в какой объект делает субъективным» (с. 238–239).
Результатом этого процесса является то, что «я» смыкается с самим собой и, получая таким образом для себя удовлетворение, становится действительным. «С внешней стороны оно, в этом возврате в себя, ближайшим образом остается определенным как единичное и сохраняется как таковое, потому что относится к бессамостному объекту лишь отрицательно, и этот последний, таким образом, поглощается. Вожделение в своем удовлетворении является, таким образом, вообще разрушающим, а по своему содержанию себялюбивым; и так как удовлетворение совершается лишь в единичном, а это последнее преходящее, то в удовлетворении зарождается новое вожделение» (с. 239).
Отношение вожделения к предмету есть «отношение себялюбивого разрушения», а не «отношение создания». Это заставляет «страдать» и самого вожделеющего: «Через удовлетворение охваченного вожделением самосознания, поскольку оно еще не обладает силой переносить другое как независимое, самосознательность объекта разрушается. Но, подобно предмету вожделения, и само оно и его удовлетворение необходимо есть нечто единичное, преходящее, уступающее место вожделению, просыпающемуся все с новой силой. Это есть объективирование, постоянно остающееся в противоречии со всеобщностью субъекта и тем не менее вследствие чувствуемого недостатка непосредственной субъективности все снова пробуждаемое, никогда не достигающее своей цели абсолютно, но приводящее лишь к прогрессу в бесконечность» (с. 239–240).
Осознав то, что отношение к объекту как к