Читаем Введение в философию желания полностью

В главе «О значении жизни» Бергсон говорит о необходимости сопровождения науки философией, чтобы «научная истина дополнялась познанием другого рода, которое можно назвать метафизическим» (с. 231). Что же это за «метафизическое познание»? Это познание, которое одновременно и наиболее отделено от внешнего и наименее проникнуто интеллектуальностью. Бергсон предлагает «поискать в глубине самих себя такой пункт, где мы более всего чувствуем, что находимся внутри нашей собственной жизни». «Резким усилием личности» (личности!) мы погрузимся тогда в чистую длительность. Но что будет двигать нас в этой чистой длительности? Воля? А может быть желание? Приводимый далее отрывок дает нам все основания узнать в «корабле», «плывущем» по «морю длительности» именно желание – «острие, прокалывающее будущее»: «Чем больше мы осознаем наше движение вперед в чистой длительности, тем больше чувствуем взаимопроникновение различных частей нашего существа («материальной» и «интеллектуальной») и сосредоточение всей нашей личности в одной точке, или, вернее, на одном острие, которое вдвигается в будущее, беспрерывно его разрезая. В этом и состоит свободная жизнь и свободное действие» (с. 238). В «точке» желания материальное и интеллектуальное взаимопроникают. Наше предположение становится еще более основательным после того, как мы узнаем о том, что «физическое – это просто перевернутое психическое», что, в свою очередь, объясняет, почему дух «так свободно чувствует себя и так естественно вращается в пространстве» (с. 239–241).

Бергсон устанавливает факт существования особого отношения между «протяжением» (extension) и «напряжением» (distension). Порядок, по Бергсону, – определенное согласие между субъектом и объектом, или «дух, находящий себя в вещах». Дух может развиваться в двух противоположных направлениях. Когда он следует своему «естественному направлению» – тогда это будет развитие «в форме напряжения», непрерывного творчества, свободной деятельности. Когда дух «поворачивает назад», перед нами развитие «в форме протяжения», развитие по типу «геометрического механизма». Но и первый, и второй путь – пути порядка. «Первый род порядка есть порядок жизненный или исходящий от воли, в противоположность второму порядку инерции и автоматизма» (с. 250–258). Если желание – творчество, тогда его следует отнести к порядку в форме напряжения. Желание – не хаос, но порядок. Бергсон говорит о том, что истоки или «резервуары» энергии следует искать не в пространстве, как делает физик, а в психическом, так как всякое протяжение – «перерыв в напряжении» (с. 264). Бергсон заходит так далеко, что говорит: «Не существует вещей; есть только действия» (с. 276).

Бог поэтому – «беспрерывное выбрасыванье струй», он «не имеет ничего законченного; он есть непрекращающаяся жизнь, действие, свобода» (с. 280). Поэтому всякое свободное действие будет творчеством. Более того, «жизненный порыв состоит по существу в потребности творчества. Он не может творить без ограничения, потому что он сталкивается с материей, то есть с движением, обратным его собственному. Но он завладевает этой материей, которая есть сама необходимость, и стремится ввести в нее возможно большую сумму неопределенности и свободы» (с. 294). Вот еще одно важное определение воли: «Воля в одних случаях используется для того, чтобы формировать сам механизм, в других чтобы выбирать механизмы, пускающие его в ход, способ их взаимного согласования, момент самого запуска» (с. 301). Здесь прямо жизненный порыв назван волей, осуществляющей различные функции. Воля (или «жизненный порыв») отвечает и за постепенное накопление энергии, и за «отведение ее по гибким каналам в разнообразных и не поддающихся определению направлениях, ведущих к свободным актам» (с. 304–306).

В самом порыве Бергсон видит всегда действующее противоречие: «Повсюду тенденция к индивидуализации встречает противодействие со стороны противоположной и дополнительной тенденции к ассоциации, а в то же время ею и довершается, как будто множественное единство жизни, увлекаемое в направлении множественности, делает тем большее усилие, чтобы сжаться в самом себе». «Жизненный порыв не является ни чистым единством, ни чистой множественностью; и если материя, с которой он сообщается, вынуждает его выбирать одно из двух, этот выбор никогда не будет окончательным: он будет бесконечно перескакивать с одного на другое» (с. 310, с. 312).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука