Введение в философию желания

Бергсон полагает, что в истоках жизни лежит некое «сверхсознание», представляющее собой потребность творчества, которая «проявляется только там, где творчество возможно», которая «засыпает, если жизнь осуждена на автоматизм» и «пробуждается, как только вновь возникает возможность выбора» (с. 315). Такое определение «жизненного порыва» дает нам еще одно основание увидеть в нем желание, которое «просыпается» при встрече с объектом (возможность выбора) и «убывает» при несовпадении его «объекта» и «предмета», при подмене удовлетворения, которое может быть достигнуто на пути самосовершенствования и творчества, – поиском удовольствия как «механического» воспроизведения одного и того же алгоритма восприятия.

Перед нами уже целая серия значений жизненного порыва: воля, интуиция, дух, сверхсознание. Потому-то Бергсон и предлагает «видеть жизнь тела там, где она есть в действительности, – на пути, ведущем к жизни духа» (с. 326).

Но восхваление Бергсоном высокой творческой активности и свободы жизненного порыва не должно нас обмануть, потому что при внимательном прочтении «Творческой эволюции» выясняется, что индивид скорее подчиняется жизненному порыву, а не желает свободно. В понимании жизненного порыва или желания Бергсон занимает позицию, общую с той, которую отстаивал Артур Шопенгауэр: общая свобода жизненного порыва в случае каждого отдельного человека оборачиваются необходимостью желания. Иными словами, свободное желание понимается не как качество личности, но как качество жизни вообще. Бергсон пишет: «Жизнь или «поток» проходит, пересекая человеческие поколения, разделяясь на индивидов… Так беспрерывно создаются души, которые, однако, в известном смысле предсуществовали. Это не что иное, как ручейки, на которые делится великая река жизни, протекающая через тело человечества» (с. 330). И еще одна цитата: «Все организованные существа, от низшего до самого возвышенного, с первоистоков жизни до нашей эпохи, повсюду и во все времена только и делают, что выявляют единый импульс, обратный движению материи и неделимый в себе самом» (с. 334).

В главе «Кинематографический механизм мышления и механическая иллюзия» мы снова получаем материал для того, чтобы лучше понять природу желания. У желания много общего с интеллектом. Интеллект же сам создает «пустое», чтобы мыслить «полное», ведь в действительности нет ни пустоты, ни беспорядка, а есть только тот порядок, который не представляет для нас сейчас интереса. Интеллект всегда впадает в иллюзию фактического наличия пустоты или хаоса. Но, коль скоро Бергсону удается доказать, что отрицание – это, на самом деле, сотворение общества, так как всякий раз, когда мы присоединяем «не» к какому-либо утверждению, мы выполняем два вполне определенных акта: 1) интересуемся тем, что утверждает Другой по этому же поводу; 2) объявляем, что его утверждение нужно заменить на противоположное, – то получается, что желание не может быть определено как нужда и нехватка или же как субстанция. Желание не может быть определено и как чистое отрицание, поскольку, всякое отрицание в мире людей есть на самом деле утверждение: «Ни одна идея не выйдет из отрицания, ибо у него нет другого содержания, кроме утвердительного суждения, о котором оно судит» (с. 338).

Ощущение отсутствия чего-либо, неудовлетворенности – не более чем иллюзия, считает Бергсон. Отсюда – один шаг до мысли Шопенгауэра о том, что природа специально заставляет нас почувствовать нужду в Другом человеке, заманивает обещающим счастье желанием, чтобы мы исполнили то, что ей нужно для продолжения рода. Бергсон пишет: «Неоспоримо, что всякое человеческое действие, как мы указывали на это выше, исходной своей точкой имеет неудовлетворенность и вытекающее отсюда ощущение отсутствия чего-нибудь» (с. 341). Правда, если у Шопенгауэра обманывает и создает иллюзии Воля к жизни, то у Бергсона – интеллект, который создает «канву» «ничто», на которой наше действие будет «вышивать» «что-нибудь».

Проанализируем два отрывка: