Введение в философию желания

«Нужда» – сродни инстинктам, насколько это возможно в случае человеческого существования. Нужды более или менее универсальны, постоянны и подчинены задаче простого выживания. Нужда «нуждается» для своего удовлетворения в реальных предметах и объектах (молоке матери, тепле и т. д.). Самое важное, что нужда может быть удовлетворена. Ритм его возникновения и снятия подчинен биологическим ритмам растущего тела.

Совсем другое дело с запросом, выражаемом в форме требования – крика. Здесь крик (как звук) оформляется в крик – запрос, замещающий отсутствующий объект, в котором нуждаются. Крик становится символом вещи. Казалось бы, язык помогает нужде, выводя ее удовлетворение на более высокий уровень надежности. В действительности, по мысли Лакана, при «появлении» языка рождается запрос, как нечто принципиально «ненасыщаемое». Этот запрос всегда направлен на воображаемого Другого. При этом запрос заключает в себе фундаментальное противоречие. У него два объекта – тот, который требуют, называя его, и тот, который хотят на самом деле – мать. Поэтому, даже если запрашиваемая вещь получена, удовлетворение не может быть достигнуто.

Объект запроса – это всегда воображаемый объект, и запрос делается сознательно. Ребенок требует все подряд, потому что он хочет быть заполненным Другим, быть Другим. Язык позволил ему обнаружить его фундаментальную неполноту, которую он стремится преодолеть парадоксальным образом – через полную утрату себя в Другом, слияния с которым он добивается. Обратим внимание на этом принципиальном в теории Лакана моменте. Человек всегда хочет вернуться, утратить идентичность, слиться с матерью.

Какую же роль Лакан отводит желанию? Желание – символический эквивалент или составная часть и нужды, и запроса[73]. Отношение между нуждой, запросом и желанием Лакан мыслит диалектически, с применением гегелевской «триады», не скрывая влияния на его представления «Феноменологии Духа», которая была им воспринята именно как концепция желания. Желание – фундаментальная неполнота, зияющая дыра в бытии, которая может быть заполнена только одним – другим желанием, желанием другого человека. То есть желание субъекта всегда желает стать предметом желания Другого.

Желание участвует в нужде и запросе, не будучи ни одним из них. Именно оно движет нужду к спецификации объектов и конкретизации удовлетворения, а в запросе «отвечает» за специфическую направленность на Другого. Но желание – не «аппетит к удовлетворению» и не требование любви. Оно есть некое «различие», которое не позволяет нужде совпасть с запросом, постоянно расщепляя их.

Желание сходно с нуждой и запросом в том, что возникает в связи с отсутствием объекта. Как и запрос, оно ориентировано на Другого, но, в отличие от запроса (и в соответствии с нуждой), желание находится «за» сознательным артикулированием, поскольку репрессировано и вытеснено за границы речи. Будучи структурировано как язык (система различий), желание, тем не менее, никогда не может быть высказано. Но оно все же говорит «через» нужду и запрос. Именно в «маргинальной» части нужды и запроса скрывается желание.

Запрос потенциально социален. Он стоит на службе у самоопределения и внятно артикулирован. Желание всегда провоцирует запрос, поскольку ему нет никакого дела до социального одобрения, и оно не воспринимает угрозу наказания или обещание награды, которые «понятны» только «сознательному» запросу. Бессознательное желание обеспокоено лишь самим собой, своими удовольствиями, своей логикой, логикой обозначающего. Желание устанавливает новое отношение с языком и в языке. Желание представляет сам объект всех устремлений как язык и символическое, преобразовывая ненасытность запроса в еще большую ненасытность языка, который никогда не может быть удовлетворен и остановлен, никогда не прекратит работу различения[74].

Желание как «производство» (Бодрийяр)