Выбор

Виктор понял, что их план провалился. Соликовский знал о «Молоте» значительно больше, чем они думали. В то, что друзья сдались он не поверил, но почерк его заинтересовал.

– Давай, – он слегка толкнул Виктора в плечо, – Пиши. Как называетесь, кто руководил, если был комиссар, то кто он. И вообще, кто там у вас ещё был. Фамилии, адреса. Зачем мучиться, когда можно сказать, что просят? Тем более, не ты первый это сделаешь, – он кивнул на бумажку, исписанную фамилиями, – Думаю, ты уже в курсе, выбивать показания мы умеем, – Двое полицаев за спиной Виктора недвусмысленно постукивали по ладоням, сложенными вдвое, плётками.

Виктор сделал вид, что задумался, потом потянулся, взял карандаш… сломал его и бросил обломки начальнику полицаев в лицо. Тот ничего не сказал, лишь кивнул подручным.

Полицаи содрали с него одежду, связали руки, набросили верёвку на крюк в потолке и он повис почти в центре камеры, нагой и совершенно доступный для плетей. Упасть теперь он не мог, только потерять сознание и они били его вдвоём пока не отключился. Тогда сняли бросили на пол и вылили пару вёдер воды. Едва он очнулся, опять подвесили.

– Ну? Говорить будешь? – он не ответил. Соликовский кивнул подручным и его снова жалили плети, пока сознание не уплыло.

Его сняли с крюка, привели в чувство. Поставили на ноги, но он упал, не в силах стоять. Очередное ведро воды и Виктора опять подняли. На этот раз он устоял на не твёрдых ногах. Руки развязали и они повисли безвольно, будто плети.

Когда потащили в камеру, он сделал вид что споткнулся около стола начальника и упал на него грудью. Тот чертыхнулся. Мальчишка заляпал всё на столе кровью. А он старался рассмотреть, как можно лучше злополучный листок со списком. Там действительно был весь штаб «Молота», все руководители групп и большинство руководителей пятёрок. Такой информацией как раз и обладали они трое, но никто из них эту бумажку не писал. Имя Виктора стояло там первым и напротив него аккуратным почерком, который он прекрасно узнал, было выведено «организатор и комиссар»…

В камере никого не было. По крикам, наполнявшим коридор, он понял, что друзья всё ещё на допросах. Однако, обратно ни Мошкова, ни Земнухова не привели. Виктор снова остался один. Теперь он точно знал, что выйти отсюда будет очень сложно. Если это вообще возможно.

К вечеру был очередной допрос. Виктор всё так же молчал. Его раздели, бросили на лавку, связали ноги, потом подняли и легко повесили на крюк, торчавший в потолке. Один из них поднял руки Виктора и тоже их связал. Не за спиной, а просто скрутил кисти. Его снова секли плетьми, отливали. В перерывах следователь задавал всё те же вопросы и, поскольку Виктор молчал, то его снова секли. В камеру притащили без сознания, швырнули на ледяной пол.

Ночью за ним пришли опять и утро нового дня Виктор встретил висящим на крюке вниз головой. В этот раз, прежде, чем подвесить, полицаи привязали кисти его рук к концам довольно большого куска рельса. Руки при этом оказались разведёнными максимально широко в стороны. Полицаи накинули верёвку, связывающую ноги, на крюк в потолке и оставили его одного. Сколько он так провисел, сказать Виктор не мог. Прежде, чем связать и подвесить его снова раздели. Было холодно. Рельс сильно тянул его вниз, растягивая тело, не давая нормально вздохнуть. Верёвки впивались в ноги всё сильнее и через полчаса он их уже не чувствовал. Вскоре, то ли от холода, то ли от тупой боли, непонятно откуда взявшейся вдруг во всём теле, его начало трясти, потом пошла кровь из носа. Он потерял сознание.

Очнулся от того, что его окатили ледяной водой. Едва открыл глаза, снова подвесили за ноги и начали бить кабелем, с привязанной на конце гайкой. Виктор орал от каждого удара, оставляющего на теле глубокие саднящие раны. Вскоре перед глазами опять поплыло, он отключился…

После этой пытки ему дали отдохнуть целых четыре часа. На самом деле это был не отдых. Просто полицаи в это время обедали. Ему тоже принесли передачу. Виктор порадовался, что их ещё принимают для него. Раз принимают, значит, всё не так уж плохо. В это время по коридору пролетело «Земнухова веди!». Он слышал шаги, когда друга провели мимо его камеры, потом были звуки ударов и крики уже другого рода.

Виктор посмотрел на, ободранные верёвками, кисти, подумал, что скоро его руки могут стать не способны к письму и достал кусочек газеты, припрятанный Ваней. Его продолжали спрашивать на допросах о подполье и избит он был уже основательно. Особенно, постарался тот, что бил в прошлый раз. Гайка на конце кабеля оказалась весьма простым и ужасно болезненным инструментом. Раны от побоев не просто не заживали, к ним добавлялись новые. Поэтому он решил, что нужно написать родным, попрощаться. Взял карандашик Вани, но у него не получилось. Написал совсем не то, что собирался. Не хотела надежда умирать, шептала ему, что ещё не всё потеряно.

Ивана ещё пытали, когда закричали «Третьякевича!».