Выбор

Виктор промолчал. Тогда аккуратно, чтобы не обжечь собственные пальцы, полицай взял одну из игл, сунул остриё в огонь керосинки. Когда игла накалилась и стало трудно её держать, поднёс к левой руке юноши.

– Кто комиссар? – Виктор молчал, – Как хочешь. Но ты всё равно скажешь, – хмыкнул следователь, взяв один из его пальцев и резко загоняя под ноготь раскалённую иглу.

Виктор закричал. После третьей иглы потерял сознание, его окатили водой и, когда пришёл в себя, продолжили. Следователь экспериментировал, втыкал их в его руку то медленно, то быстро. Смотрел, когда выходит причинить наибольшую боль. Довольно скоро под каждым из ногтей красовалось по две иголки и следователь начал их вынимать, причиняя Виктору не меньшую боль, чем, когда вгонял их в его пальцы.

– Кто комиссар? – повторил вопрос следователь, когда все иглы были извлечены.

Он молчал, следователь взялся за иглу, сунул кончик в огонь.

– Кто комиссар?

Иглы снова влетали в его пальцы, заставляя орать, лишая сознания, но он молчал. Тогда следователь взял молоток.

– Хорошо, попробуем по-другому, – занёс инструмент над рукой Виктора, – Кто комиссар? – он молчал и молоток пошёл вниз, разбивая сустав на указательном пальце, – Говори! – требовал следователь, разбивая следующий сустав и заставляя Виктора хрипеть от боли.

Он переломал ему все пальцы левой руки, раздробил все суставы, но так и не добился ничего кроме криков. Виктора в очередной раз отливали водой, а следователь смотрел на него и думал, что в кисти руки есть ещё много костей. Правую руку он почему-то не трогал…

Когда Виктора вернули в камеру, левая рука его была похожа на окровавленную перчатку и так же безвольно болталась на перебитом суставе кисти. А через два часа за ним вновь пришли. Только теперь потянули на допрос к начальнику полиции. Вопрос был всё тот же. Виктор всё так же молчал. Его привязали к лавке, а начальник взял свою любимую плеть с металлическим наконечником…

Порол с перерывами через каждые пять ударов, давая пленнику прийти в себя. Несколько раз всё же перестарался и Виктор проваливался в обморок настолько глубоко, что его отливали. Едва начинал подавать признаки жизни, вопрос повторяли, он молчал и плеть опять свистела в руках начальника полиции. В начале избиения Виктор кричал, когда плеть жалила его, а острый наконечник впивался в израненное тело. Вскоре сил не осталось даже на крик, и он глухо мычал.

Соликовский, наконец, остановился и снова повторил всё тот же вопрос. Виктор молчал. Руки отвязали, завели за спину, скрутили кисти.

– Будешь говорить, щенок? – пленник отрицательно мотнул головой.

Тогда один из полицаев крепко прижал его бёдра коленом к лавке, второй взялся за связанные руки. Соликовский кивнул и тот из них, кто держал руки, потянул его вверх, выворачивая суставы. Он кричал, полицай тянул его всё сильнее. Потом резко бросил. Виктор упал обратно на лавку, охнул. Ему снова повторили вопрос. В ответ на его молчание, к лавке подошёл начальник, взял его кисти и резко и сильно дёрнул Виктора вверх, отправляя в темноту.

В себя он пришёл на полу, залитом собственной кровью, всё так же связанным. Руки болели адски, тело горело от порки, но он был всё ещё в пыточной. Значит, его продолжат терзать. Он вздохнул и тут же получил удар в живот. Тело согнулось, он застонал.

– Говори! – кто-то схватил его за волосы и развернул лицом вверх. Виктор встретился взглядом с Соликовским.

Этот взгляд связанного, избитого до полусмерти, мальчишки привёл начальника полиции в бешенство. Во взгляде Виктора не было страха, кроме боли там были только презрение и ненависть. Соликовский накинул ему на шею петлю и, продев конец верёвки в оконную ручку, натянул её, имитируя повешение. Руки, связанные за спиной, не давали даже попытаться оттянуть петлю. Виктор стал задыхаться, непроизвольно слёзы брызнули из глаз, рассердив его. Уж что что, а плакать он точно был не намерен…

– Мария, скажи, можно сохранить мою связь с па и Светославом, если они не будут держать меня за руки в Поле? – спросил Светозар, когда они в очередной раз вернулись из этого кровавого ада в реальность.

– Можно, – кивнула ведьма, – Но зачем? Так ведь надёжнее. Или ты чего-то боишься?

– Да, – мальчик вздохнул, – Боюсь… Помнишь, как я ударил па, когда разбирались с дроком? – она чуть наклонила голову, подтверждая, – Ну, вот… Я боюсь, что это снова станет осязаемым… там… и навредит им.

Он не сказал «ненависть» или «гнев», просто «это». Светозар пока не очень понимал, какие именно чувства испытывает, глядя, как истязают комиссара, но знал, что они могут выйти из-под его контроля и тогда отец или старейшина окажутся беззащитными перед ним.

– Я поняла, – Мария печально вздохнула, – Иди, тебе нужно поесть, – она кивнула на стол, за которым уже сидели Светослав с Любомиром и пили чай, – Мне надо немного времени, чтобы подготовить Слово, которое позволит тебе отпустить их руки в Поле.

– Спасибо, – поблагодарил Светозар с явным облегчением, – Мне не хочется есть, лучше пройдусь. Это же ничего, если я снова выйду на крыльцо?