Выбор воды

В ванной ещё дышит пена, смытая с тела Алеша. Я быстро принимаю душ и возвращаюсь в свою комнату с балконом на втором этаже. Гора на месте и не собирается нарушать границы. Алеш уже уснул внизу – а я то и дело выхожу на балкон, чтобы проверить, не идут ли горы к дому. Только ложусь в кровать – слышу звуки шагающих глыб. Грохот медленно приближается, сейчас раздавит. Надо было продолжить путь под дождём – сейчас бы уже завершила ритуал и вернулась в Любляну. Горы темнеют на глазах. Снова трясутся руки. Ещё половина таблетки атаракса, чтобы скорее вырубиться.

Кира?

Ты ещё на озере?

о чём ты думаешь, когда темнеет, Эверетт?

Если я замечаю, что темнеет,

представляю разные места, —

такие, как это озеро, – и думаю,

каково им в темноте.

Чувствуют ли они темноту.

Если не замечаю, то об этих местах забываю.

Иногда я чувствую, что я темнота и есть,

что между ней и мной нет границ.

Мы, наконец, увидимся утром?

никогда не могла понять:

темнота каждый день приходит одна и та же,

или каждый раз – новая?

когда темнеет,

я вижу места, которых нет.

которые могли бы быть,

но ещё не появились.

начало темноты тем и хорошо,

что в нём – всё не ясно.

это неясное набухает в темноте,

а утром его уже видно.

С чего ты решила, что их нет, Кира?

Я видел много мест,

которых нет на карте.

Темнота – одна и та же,

она длится.

Её то видно, то нет.

Ночую в палатке.

Скидываю геолокацию,

приходи.

Он что – правда думает, что я приду ночевать к какому-то незнакомцу в палатку?

…Утром горы возвращаются на место. В начале дня озеро наполнено не водой, а облаками. Пробитые горами, они висят совсем низко.

Алеш уже ушёл. В двери он оставил записку – написал, что я могу забрать его кепку, лежащую на столе.

Выхожу из дома и сажусь на ступени, уже тёплые от солнца. У соседнего дома стоит белый «Опель». Седой мужчина играет на гитаре, которая звучит как чужая. Он снова крутит колки, но мелодия дребезжит. «Опель» с открытым багажником и распахнутой задней дверцей наполняется сентябрём.

Я решила не бросать ключи в почтовый ящик, а занести их Йоже в гостилну и выпить кофе.

– Ещё на ночь не останешься? Сегодня нет заезда. Скину до тридцатки.

– Нет. Хочу побыстрее обойти озеро.

Йоже подходит ко мне, снимает кепку и бросает её на пол.

– Этот идиот опять ошивался в моём доме? Я же говорил, чтобы ноги его там не было!

– Алеш попросил разрешения переночевать.

– Так он ещё и ночевал там?

– Он сказал, что это его дом тоже. Дом его отца.

– Ты не знаешь, о чём говоришь! Это дом моей матери! И ему там делать нечего. Особенно после того как он привёл туда эту потаскуху, пока мать была в отъезде.

Отшвырнув фартук, Йоже опускается на стул.

– Прости, я не знала. Он сказал, что это дом его отца, и он тоже имеет на него право.

– И жратву всю смёл из холодильника? Если бы мог, перенёс бы этот дом на своих руках хоть в Рибчев Лаз, хоть в Старую Фужину. Только бы его не видеть. Теперь снова менять замок. Любые щели найдёт, чтобы пролезть!

– Может, вам поговорить?

– Обойдётся.

– Возьму орех?

– Он не раскалывается.

– Другой возьму.

– Этот тоже.

– Вся банка орехов, что ли, не раскалывается?

– Да. Если орех не раскалывается, кидаю его в эту банку. Не знаю, что с ними делать.

– Или расколоть, или выбросить.

Я оставляю деньги за кофе на столе и возвращаюсь на берег озера.

Море Северное Схевенинген, Нидерланды, весна за год до озера Бохинь

К морю нужно ехать в марте. Когда сильный ветер – и название «Северное» становится холоднее. Когда даже представлять не хочется, какая курортная жизнь здесь – на широком песчаном берегу – разворачивается летом.

Проглядывая сквозь снег, песок отдаёт ему временную власть, понимая своё постоянство. Красные стулья под крышей пирса смотрят через стеклянные стены кафе на воду и не ждут начала сезона. То ли белая морская пена, то ли жидкий снег, взбитый ветром. Чайки принимают ледяные ванны, не обращая внимания на собаку, сорвавшуюся с короткой хозяйской цепи.