Выбор воды

В этой пропаренной тишине, спустившейся с замкового холма, мы сидели молча, смотрели на пустые рельсы и слушали, как дикая виноградная лоза елозила по плитке. Изредка смотрительница вставала, встречала проходящие поезда, курила, исчезала в каморке и возвращалась в кресло. Жара не располагает к лишним движениям. Может, следующий поезд выберет другой маршрут, чтобы смотрительнице снова не пришлось вставать с этого прохладного кресла, устроенного на сквозняке?

На станцию пришёл пожилой мужчина и бухнулся в соседнее кресло. Они со смотрительницей обсуждали работу в соседнем городе. На минуту замолкнув, посмотрели на меня и, решив, что я не понимаю по-словенски, продолжили разговор. Два часа длились как целый день.

Наконец, поезд на Любляну появился, и я вошла в пустой вагон. За весь путь в поезд сели только подростки со смартфонами, из которых доносился рэп – то на словенском, то на русском языке. Юность болталась по вагону, ударяясь о воздух, залетавший в открытые грязные окна.

Поезда – всегда голодные гусеницы, питающиеся расстояниями.

Тишина у озера Бохинь не так густа, как в Штаньеле, и здесь идти легче. С утра от сентябрьской воды столько прохлады, что замерзаешь.

Эверетт так и не ответил на моё прошлое сообщение. Может, он уже уехал с озера? Зачем мне знать, здесь он ещё или нет? Это просто человек, который оказался в том же месте, в то же время, что и я. Он видит то же озеро, те же деревья, те же указатели, но свернуть может совсем в другую сторону. И жить может совсем в другую сторону.

Сзади – никого. Воде не нужны свидетели. Даже когда смотришь прямо в неё, она показывает тебе тебя, а не себя. Твоя роль – отражаться, а не отражать, и эта роль – вовсе не главная. Но даже с этой простой ролью – не справляешься.

В том месте, где живут малоротые,

темнеет не каждый день.

Темнеет раз в неделю.

И тогда они сомневаются.

есть то, в чём малоротые не сомневаются?

В ветре.

Они говорят, ветер – самое надёжное,

что может быть.

Когда дует ветер,

они перестают говорить – и слушают.

Перестают сомневаться.

когда дует ветер,

из леса поют

какую-то считалку

А что, если из леса поют – тебе?

Кира?

Давай так: ты можешь

постоять на месте хотя бы час?

Чтобы я догнал тебя,

и мы, наконец, увидели друг друга?

нет, я не могу останавливаться.

Запиши хотя бы свой голос на диктофон

и пришли мне.

голос – это больше, чем фотография.

Мне даже нравится,

что ты не присылаешь своё фото,

свой голос.

Когда ложится снег,

я всегда иду по чистому месту,

там, где ещё нет следов.

Кажется, что под ним нет земли.

Что под ним – воздух.

По крайней мере,

у меня есть твой камень.

Пробую его на вкус,

облизываю.

Из шершавого

он превращается в гладкий.

Я знаю: когда трогаю камень —

он становится тобой.

я не камень.

Снег

Снег идёт только когда нужно.

Всё, что ты слышал в детстве про снег, – неправда. Не лежи на снегу – заболеешь. Не ешь снег – на него собаки ссут. Не кидай снег другу за шиворот. Не кидай.

Так говорили те, кто снега боялся. Те, кто всегда ждал лета, чтобы не думать о снеге. Но как только лето приходило – они вспоминали о снеге. О звере, который живёт в этом снегу. Который однажды перевернул санки, когда дед катил их с горы, и оставил под твоим глазом фингал.