Выборная должность

— Конечно, вероятные противники пока что не отказались и от военных авантюр. Наоборот! Возьмите их «малые войны», которые они ведут то в одном, то в другом месте земного шара — в Юго-Восточной Азии, в Африке, Латинской Америке. Лезут страшно нагло. И между прочим, как отмечалось на совещании идеологических работников, империалисты спешат, очень спешат. Потому что считают «своим» нынешний двадцатый век. А двадцать первый тоже открыто — признают веком нашим, веком коммунизма. Вот и торопятся, пока силы есть, наломать побольше дров.

Жариков выразительно посмотрел на своих слушателей: а ваша, дескать, задача — не допустить того, не дать!.. Но не стал распространяться, зная, что «летуны», как и «технари», не любят словесных призывов. Они будут слушать тебя, пока ты о деле говоришь ясно и коротко.

— Двадцать первый век! — мечтательно сказал один, хрустнув пальцами рук.— Вот бы дотянуть. Посмотреть, что будет.

— Ты-то дотянешь,— заверил его командир звена.

— Как знать?

— Ну сколько тебе лет?

— Двадцать семь.

— Плюс двадцать два, оставшихся до конца нынешнего века. В двухтысячном году тебе стукнет ровно шестьдесят. Еще будешь кое-что шамкать беззубым ртом.

Громкий хохот летчиков вогнал лейтенанта в краску.

— Да и вы, товарищ командир, доживете до того времени,— сказал он, когда в комнате стало тише.

— Вполне могу дожить,— согласился с ним капитан. Но добавил: — Если не забуду когда-нибудь вывести самолет из пикирования.

Опять все беззаботно рассмеялись. Кроме командира звена. На его губах едва шевельнулась улыбка. Он был старше летчиков на два-три года всего, но стоял ступенью выше по службе, имел опыт летной работы побогаче, и уже отразилась в его манере держаться в обществе житейская мудрость старшего.

Пошли шутки да прибаутки в кругу собравшихся летчиков. Жариков неприметно отошел в сторону, приблизился к лейтенанту, глядевшему в окно.

— О чем задумался, детина?

Лейтенант шумно выпустил воздух сквозь полураскрытые губы, всем своим видом давая понять, что разговаривать ему не хочется. О причинах его дурного настроения Жариков догадывался: по гарнизону ходили слухи про невесту, студентку консерватории, которая приехала однажды к любимому, посмотрела на здешнее захолустье и в тот же день уехала.

— Не пишет? — Жариков прижался своим плечом к его плечу.

— Один раз написала,— ответил лейтенант. Открытое лицо секретаря и его простой вопрос все-таки располагали к беседе.

— И что пишет?

— Да все то же: неразрешимая проблема существования пианистки в деревенской глуши, а военного летчика — в большом городе.

Жариков, как и лейтенант, следил через окно за летящими к земле снежинками.

— Подумаешь, проблема! Купишь ей пианино, и будет она тебе домашние концерты закатывать.

— Извини меня, секретарь, но какой же ты лопух…

— Может быть,— Жариков не обиделся, только чуть побледнел.— Ваша возвышенная любовь и фортепианная музыка до технаря не доходят — может быть! Но только вижу я, что один летчик-истребитель совсем раскис. Ходит, как в воду опущенный, юноша бледный со взором горящим. Ничто другое ему на ум не идет. Даже на боевом дежурстве витает где-то под сводами консерватории. Разве так можно? Нельзя!

— Это, Дима, дело личное. И не лез бы ты ко мне в душу без стука.

— Какое ж личное? — Жариков понизил голос, чтобы другим не слышно, было, о чем они говорят с лейтенантом.— Вовсе не личное. При таком моральном состоянии, как у тебя нынче, на летчика трудно положиться. Все твои думы на земле, ты прирос к неурядицам личной жизни. А на боевом дежурстве не об этом надо думать, насколько я понимаю. Тебя могут в любой момент поднять на перехват реальной воздушной цели. Ты хоть и молодой, а уже первый класс имеешь, это хорошо. Но ты должен быть готовым к боевому полету, во-первых, морально.

Лейтенант снисходительно улыбнулся. Не поворачиваясь к Жарикову, спросил:

— О чем же я, по-твоему, должен размышлять на боевом дежурстве? В уме материть империалистов? Только прилети, только сунься, так твою разэтак, я тя — счас ракетой сшибу!..

— Не прикидывайся простачком! — нахмурился Жариков.— Ведь понимаешь, о чем разговор.

Они помолчали. Лейтенант выписал ногтем на заиндевевшем стекле квадратный корень, а под ним — какую-то формулу.

— Надо бы мне познакомиться с твоей невестой да потолковать с нею по-комсомольски,— сказал Жариков.— Доверяешь?

Лейтенант пожал плечами.

— Я теперь часто бываю в городе, когда стал секретарем: то за культимуществом замполит пошлет, то в обком комсомола вызовут. Могу заехать к твоей… Дай на всякий случай адрес.

— Пиши: Долгобродская шестнадцать, квартира сорок один.

— Записал. Ну, ладно, друг. Я пошел к механикам, а ты тут хоть изредка поругивай империалистов.

— Бу сделано! Могу даже по радио их шугануть.

Уходя, Жариков оценивающе посмотрел на лейтенанта: ага, уже не такой кислый, как прежде.