– Патель – не теоретик. Он активист. Он воплощает видения в жизнь через своих архангелов и их учеников. Полагаю, что в последние десять-пятнадцать лет ангелы стояли за большинством решений Совета, и во всяком случае – за всеми, что касались образования.
Син снова кивнула, но с осторожностью.
– В школах перестали говорить о том, что являлось изначальной целью межзвездного перелета – изучить и, возможно, заселить новую планету. В учебниках и программах осталась покуда информация о космосе – звездные карты, типы светил, образование планет, все, чему мы учились в десятом классе, – но я говорил с учителями, и те открыто признают, что большую часть этих сведений пропускают, потому что детям «неинтересно» и «они путаются в древних материалистических теориях». Ты осознаешь, что практически все школьные администраторы и шестьдесят пять процентов учителей – в первой чети девяносто процентов – следуют благодати?
– Столько?
– Минимум столько. У меня создалось впечатление, что некоторые ангелы сознательно скрывают свои убеждения, чтобы их превосходство не бросалось в глаза.
Син неловко заерзала в отвращении, но смолчала.
– А тем временем в учениях архангелов «вовне» идентифицируется с опасностью, как физической, так и духовной – с грехом и злом, – и со смертью. И ни с чем иным. Вовне корабля ничего благого быть не может. Внутри – плюс, вовне – минус. Дуализм чистой воды. Очень немногие молодые ангелы сейчас идут в дерматологию, но кое-кто из старших еще выходит навне. Как только они возвращаются, проходят ритуал очищения. Ты об этом знала?
– Нет, – прошептала Син.
– Это называется «деконтаминация». Старый материалистический термин, сменивший значение. Беззвучная тьма вовне оскверняет душу… Но это не важно. Ангелы с радостью готовы следовать закону, потому что добро прожитая жизнь ведет прямо к вечному счастью. Они с радостью заставят всех нас следовать закону. Мы живем в сосуде благодати. Никуда мы от благодати не денемся. Если только не нарушим единственный новый закон. Самый главный: КОРАБЛЬ НЕ ДОЛЖЕН ОСТАНОВИТЬСЯ!
Он замолк. На лице Син читался гнев – как всегда, когда она была расстроена, встревожена или напугана.
Сам Луис, обнаружив этот постепенный сдвиг в содержании ангельских проповедей и то влияние, которое ангелы обрели на многие советы, встревожился, но не испугался. Он подходил к ситуации как к проблеме, серьезной проблеме, требовавшей решения. Решить ее можно было, вынеся на суд общества, заставив ангелов объяснить свое поведение, а неангелам показав, что Патель Воблаге пытается втайне изменить закон. Когда об этом станет известно, возникнет ответная реакция. Обойдется без кризиса.
– У нас осталось сорок три с половиной года, – проговорил он. – Времени на споры достаточно. Нужно ввести это в какие-то рамки. Самым радикальным ангелам придется согласиться, что у нас
– Все гораздо хуже, – выдавила Син.
Цепенящий ужас вновь отразился на ее лице. Она вскочила и, отбежав к дальней стене комнаты – аккуратной и строгой комнаты, совсем не такой безалаберной, как у него, – встала там, отвернувшись от Луиса.
– Ну… да, – пробормотал он, не вполне понимая, о чем она, но радуясь, что Син вообще заговорила. – Нам всем потребуется тренировка. Ко дню Прибытия нам будет за шестьдесят. Если планета пригодна для жизни, нам придется привыкнуть к мысли, что кто-то из нас там будет жить – останется. А может, кто-то решит повернуть назад, вернуться на Дицю… Об этом, кстати, ангелы вообще не упоминают. Для Воблаге существует только один маршрут – прямая, уходящая в бесконечность. Ошибка в его рассуждениях в том, что он предполагает, будто материальное тело способно к вечному полету. Энтропии благодать не учитывает.
– М-да, – отозвалась Син.
– Это все, – проговорил Луис через минуту. Молчание девушки его озадачивало и беспокоило. – Мне кажется, – вымолвил он, чуть промедлив, – об этом стоило рассказать. Вот я и пришел к тебе. Поговорить. А ты, может быть, расскажешь об этом неангелам в администрации и в рубке. Им бы стоило озаботиться этой… ревизией целей. – Он примолк. – Может, они уже знают?
– Да, – проронила Син, не оборачиваясь.
По природе своей Луис не был подвержен гневу и не щадил своего самолюбия, но и ему показалось, что его опустили. Глядя в спину Син – на ее розовый чонсам, на короткие-ноги-без-жопы, как она сама описывала свою фигуру, на обрезанные на уровне плеч прямые, блестящие, черные волосы, он чувствовал только боль. Глубинную, тянущую сердечную боль.
– В моих рассуждениях тоже крылась ошибка, – проговорил он, вставая.
Син обернулась. Она все еще была встревожена – сильнее, чем ожидал Луис. Он далеко не сразу осознал, какие глубокие корни пустило ангельское мышление, а он вывалил на нее все свои открытия разом – и все же это ее как раз не удивило. И почему она так упорно молчит?
– Какая ошибка? – спросила она, но все так же недоверчиво, замкнуто.
– Никакой. Я тоскую по нашим спорам.