– Прежде чем начать, я должен задать вам три вопроса, которые дополнят ваш портрет.
– Не знала, что вы делаете мой портрет.
– Честно говоря, я тоже сначала не знал. Но в процессе написания это стало очевидно. – Он посмотрел мне в глаза и снова уткнулся в исписанный листок, который держал в руке. – Итак, вопросы. Ваш любимый рецепт. Ваша любимая песня. И, конечно, ваш любимый ресторан в Риме.
– Я не могу ответить на первый вопрос. Что до второго, то пусть будет «How?»[12]
Джона Леннона. Мой любимый ресторан еще полгода назад принадлежал Кассио Чезаре.– Но он же закрылся или?.. – спросил Бенш.
– Да.
– В смысле исчез. Его даже на карте больше нет.
– И тем не менее это мой любимый ресторан.
– Это невозможно, – вежливо ответил он. – Но я запишу.
Весь оставшийся вечер Бенш говорил и говорил, но при кажущейся многословности он не прекращал задавать мне вопросы. Мы встретили нескольких его знакомых: казалось, они были искренне рады его видеть. Я отлично провела время, хотя и не очень понимала, как себя вести.
Несколько дней спустя он снова пригласил меня в одно очень модное место: бывшая обувная фабрика, кухня в стиле пуантилизм, жареный кунжут, юдзу, свежевыловленная рыба. В этот раз Бенш рассказывал мне, чем он занимается помимо критики. На самом деле он преподает литературу, но ему понадобилась подработка, а один из его друзей работает в журнале – так он и получил это место. Ему нравится есть и писать, к тому же это возможность проветриться после того, как целый день просидишь над книгами. Когда я спросила у него, почему из всех возможных предметов он выбрал литературу, он улыбнулся и ответил:
– Мои родители оба преподавали английский. Дома они часто говорили на нем между собой. Я до сих пор не знаю некоторых слов на итальянском, потому что мои родители никогда их не использовали. Например, ворс, скапливающийся в барабане стиральной машины, – родители называли его
–
– Вот, точно.
– И
– Спасибо. Вот видишь, не то чтобы это были какие-то полезные или необходимые слова, наверное, можно вполне обойтись и без них, но я просто не знаю их на итальянском, а это как минимум странно. Я выучил английский еще совсем юным, возможно, в первую очередь потому, что это был язык, на котором говорили мои родители, чтобы я их не понимал: естественно, я изо всех сил пытался проникнуть в его тайну. Некоторые дети предпочитают держаться от родителей на расстоянии, другие, наоборот, стараются быть как можно ближе, и я определенно относился ко второй категории. Я стал специалистом по английской литературе, и парадоксальным образом это был мой бунт, поскольку мои родители, будучи лингвистами, подходили к языку с максимальной научной строгостью, я же решил примкнуть к тем, кто изгибал, разрушал, переизобретал его по своему желанию. «Я не хочу знать,
Я нервно сглотнула. Много лет спустя он даст мне почитать свою статью для L’Unità, где напишет: