– Сегодня утром, заправляя постель Ливии, я нашел ломтик
Жизнь шла своим чередом. На Рождество я дарила Беншу теплые носки и получала в ответ коробку глазированных каштанов. 1 января мы непременно проводили в каком-нибудь незнакомом городе – Сиене, Мантуе, Специи, а потом опять начиналась школа, кухонные полотенца, компоты, печенье, счета, опавшие листья, сантехники, размеренная жизнь. В час предрассветных птиц Антония писала мне эсэмэску, напоминая, что «таких женщин, как мы, никакой приманкой не взять, никакой волшебной кнопкой, помни об этом, Оттавия, не забывай», и я улыбалась на ходу, но жизнь продолжалась: проверить дневники детей, сходить в парикмахерскую, к дерматологу, позвонить отцу, купить дрожжи, страховку, лампу, туфли – недели пролетали одна за другой, записки на листочках, газеты, плащи, бронхиолиты, букеты роз, лютики, амариллисы. Шли дни, месяцы, и вот уже снова весна, лето, конец учебного года и мамино лицо в конце улицы, когда я машу ей рукой на прощание, оставляя у нее детей. Бронирование столиков, прогноз погоды, бухгалтерия, тревоги, облегчения – и так до бесконечности. По сути, все складывалось в простое уравнение: дела в ресторане шли хорошо – хотя это была работа, но я обожала свою работу. Летом, в самый разгар сезона, Бенш на три недели уезжал с детьми к своим родителям, на озеро Альбано, а я оставалась в Риме и приезжала к ним каждый понедельник; казалось, мои дети росли и загорали внезапно, скачками, будто я смотрела диафильм. Они были счастливы, я была занята, все были довольны. Как-то вечером Марина забрала меня с вокзала на «Веспе»: я прибыла раньше нее и успела купить сигарет для всех своих подруг в местном табачном. Она приехала, мы расцеловались на радостях, и, устроившись у нее за спиной, я подумала: «Сейчас моя жизнь намного лучше, чем была в двадцать лет» – а потом сказала об этом Марине. «Разумеется», – улыбаясь, ответила она, и мы помчались к девчонкам.