Высокая кухня

– Конечно. Ты та еще заноза. Это я тоже знаю. Не переживай. Я бы кричал на тебя, посылал бы тебя к черту, в худшем случае костерил бы тебя последними словами, чувствовал бы твой запах изо рта по утрам, твои холодные ноги по ночам, я бы складывал твою одежду и доставал твои волосы из стока ванны, оттирал бы за тобой зубную пасту в раковине, проклинал бы твоих родителей за то, что они тебя зачали, наблюдал бы, как ты стареешь. Не переживай. Я знаю, о чем говорю. Послушай меня. Я любил тебя. Я люблю тебя. Вот и все. В этом нет ничьей вины. Просто так случилось. Такова жизнь. Возможно, в другой жизни я забыл бы о том, что объединяет нас в этой, – возможно, в череде счастливых дней я забыл бы о самом первом. Но знаешь, это было бы идеально.

Он оперся руками о бортик и вышел из воды прямо передо мной. Плечи, грудь, пупок. Вода, стекающая с волос. Я посмотрела на него, думая о том, что он опять показал мне свое тело при луне, как тогда, много световых лет назад. Я знала, что он сдержал бы свое слово. Знала, что он говорит не впустую. Он изменился. Я изменилась. Но то, что нас связывало, осталось неизменным. Я прошептала:

– Нет. Это идеально.

Долгое время он молча смотрел на Колизей. Наконец он кивнул, потер веки и повернулся ко мне. Его глаза блестели от слез. Он улыбнулся и сказал:

– Мне не стоило бы говорить этого, но было чудесно увидеть тебя обнаженной, пусть даже в последний раз.

Этой ночью я спала в своей хижине. Утром я сложила письмо Бенша в кармашек блузки на уровне сердца и, не заходя в дом, отправилась на работу. На часах было полседьмого, но дети уехали к бабушке на каникулы и в то утро меня никто не ждал. Я дошла до Нового рынка в Эсквилино и нырнула в самую гущу толпы. Я опустошала прилавки и чувствовала себя королевой, моя рука скользила по фруктам и овощам, я приказывала, чтобы упаковали все, что мне понравилось, рассматривала куски мяса и рыбы и добавляла их в свой заказ, я была непреклонна, просила зелень, цветки, орехи и семечки, мне нужны были трюфели и каштановая мука, я улыбалась, указывала на продукты властной рукой, во мне говорил двадцатипятилетний опыт, я знала, что делаю, сновала между рядами, и друзья-торговцы здоровались со мной кивая, словно головки цветов. Мой взгляд цеплялся за все подряд, так что в итоге я уже опаздывала и, задыхаясь, побежала в ресторан по улицам моего детства. Я плюхнула тяжелые коробки с покупками прямо на пороге, всё перетаскала, разгрузила, помыла, почистила, закатала рукава, одним движением влажной руки открыла смену на кассе и весь день готовила с таким остервенением, как будто выполняла гимнастические упражнения. Я воспроизводила по памяти технически сложные, прихотливые рецепты, по которым не готовила с момента открытия ресторана, потом традиционные рецепты моего отца, к которым еще ни разу не подступалась по доброй воле, потом рецепты, которые удалось разузнать в Фавале, фирменные рецепты Кассио или другие, придуманные им лишь для нас двоих на кухне «Розы Сарона», когда мы были молоды и так неумело любили друг друга. Я исполняла весь свой репертуар и теперь удивляюсь, как раньше не поняла, что это был ритуал прощания. Я готовила до изнеможения, пока боль не пронзила все мое тело, но, когда пришла Марина, я отправила ее домой, сказала, что буду обслуживать зал сама. Она не возражала: только села на табуретку, чтобы приглядывать за мной. Я отказалась уходить на перерыв между сменами, отказалась присесть отдохнуть, я стояла в этом пекле с ножом в руках, и мое сердце бешено стучало, это был настоящий бенефис; в какой-то момент я заметила, что кто-то меня снимает, и я продолжала, пот струился по позвоночнику, словно горная речка. Я хотела прочувствовать каждый свой мускул, свой болевой порог, свои возможности и пределы, я подавала блюда, которые приходили ко мне по вдохновению, вопреки заказам, мне хотелось довести что-то до конца, я выносила раскаленные тарелки и уходила за следующими снова, снова и снова. Час за часом я кормила всех, кто ко мне приходил, дошло до того, что кто-то ел даже стоя, играла музыка, и наконец глубокой ночью я выставила всех за дверь и стояла на улице с бокалом в руке после ухода последних посетителей, как вдруг быстрым шагом ко мне подошел Бенш.

– Я волнуюсь, – сказал он, – ты никогда не заканчивала так поздно, уже пять утра, где ты была все это время?

– Здесь, – сказала я, широко улыбаясь, – здесь, я была здесь, пойдем, я тебе что-нибудь приготовлю.