Выставка

Напрасно Владица подпрыгивал с новой и новейшей надеждой и с крутым стояком. Завтра, душа моя, завтра, радовался он. Не будем стаскивать эту чертову ночнушку (которую, как известно, стаскивать надо мгновенно), и забудем про завтра, примиряющее шептал Владица во мраке, в то время как Евица уже давно похрапывала. Но даже тогда, когда зимняя идиллия выродилась во что-то такое, названия которому он даже придумать не мог, оба они были далеки от мысли разыгрывать из себя современную, спящую врозь супружескую пару. Им и в голову такое не могло прийти. О, а как бы он тогда согревал ноги? Как бы он тогда развлекал ее? Как бы читал ей (он и до этого додумался) на ушко, под лампой, до глубокой ночи Федора Михайловича из подаренного на свадьбу собрания сочинений? Иной раз, правда, при упоминании Столярного переулка или Кокушкина моста Евица всхрапывала, но оживала, когда откуда-то с Елагина острова доносился аромат булочки с мармеладом, и ей хотелось чего-нибудь сладенького. Все для тебя, все что угодно, вскакивал он, падал, спотыкался по дороге на кухню, она смеялась, он приносил ей миску, полную домашних булочек, она уминала их, оставляя ему только крошки. Можешь склевать их, пока я добрая, сотрясалась от смеха Евица, и кровать все сильнее скрипела под ее тяжестью. Трясся и он в той же кровати.

И что теперь делать, когда он остался в одиночестве? Ни тебе мертвый, ни тебе живой. Он не знал, где находится – там или здесь. Здесь? Отгородился Владица от молодиц живой изгородью. Молодицы тихо вздыхают.

Стопы Владицы, при его росте в 16о см (кроме всего прочего, в заключении медицинской комиссии было записано, что на основании этого он был освобожден от призыва на срочную и от участия в сборах, и вообще от любого вида военной службы) имели невероятный 46-й размер, так что он натягивал поливиниловые в дырочку сандалии с превеликими муками! но и со своеобразным пиететом перед священными воспоминаниями о Евице и с чувством долга (сандалии ему купила по каталогу Евица весной этого года в честь тридцатой годовщины брака), а подергивание его стоп, нажатие на все педали заставляли любого пассажира, независимо от того, был он подключен к аккумулятору или нет, задумываться о недостаточной подготовленности к очной ставке с загробным миром.

А потом (черт не дремлет) первой же осенью – и это стало для них настоящим маленьким шоком – они с Евицей родили дочку. Тогда он, стуча по рулю, сообщил, что купил это чудо на автомобильной выставке. С хорошей скидкой. Вот здесь вот у нее была небольшая трещинка, вытянул он руку и ковырнул когтем правый верхний угол ветрового стекла, на который минуту назад проецировалась диаскопическая картинка. Но они сумели всего лишь раз выехать на своей микролитражке за город, к ближайшим горным отрогам. После этой экскурсии Евица сильно изменилась. Стала останавливаться на полпути к кухне, высовывала язык, молоко у нее пропало, дитя в колыбельке верещало. Владица вынужден был подменить ее на кухне, а швейную машинку пришлось законсервировать. (В одиночку ему не хотелось ездить в своей микролитражке. Да и куда ехать? Пока он не вышел досрочно на пенсию, ему выдавали ежемесячный проездной). Но что еще удивительнее, малышка росла и без молока, вроде как сама по себе. Папа Владица в эти дела не особо вмешивался, да и мама Евица занималась ей больше по женской, нежели по материнской линии. Евица и сдружилась с подросшей дочкой, не особо ее расспрашивая, по-женски – против мужчин вообще. Чтобы пить его кровь. Но отец и муж Владица миллион раз доказал, что он и это может вынести, его ничем нельзя было задавить, потому что он никогда не требовал от жизни больше, чем мог вынести, а выносил он, э-хе-хей, мне бы только чуточку полегче, продолжил Владица Перц изображать шофера, рулить, мотаться и тормозить, дыша радостью.

Некто в униформе выскочил из засады, размахивая руками и ногами в попытках остановить их. Они проигнорировали. Об этом мы подумаем завтра, врубил Владица четвертую.