Вздор

Опершись руками на спинки двух стульев, она с детской игривостью приподнялась и стала на них качаться.

– Говорят, что «Цинтия и звезда» – хорошая вещь, дайте я ее посмотрю, но если начинается неинтересно, я ее вам тут же отдам…

Заметив в стороне Майкла Уэбба, погруженного в чтение, она моментально переменила свой план.

– Ax, мне так надоели глупые романы! На самом деле я люблю серьезные книги. У вас есть что-нибудь по философии.

– Могу сказать, что кое-что имеется, – ответил Стонер. – А что именно?

– Что-нибудь фундаментальное, – сказала она, произнося «фундаментальное» по слогам.

– О, я массу читала серьезного, м-р Стонер. У нас дома есть Ральф Вальдо Эмерсон и Ральф Вальдо Трайн. А как вы думаете, они не родственники? Обоих зовут одинаково.

Стонер отнесся к вопросу очень вдумчиво. Он удивился что ему самому это не приходило в голову.

– Не знаю, – признался он. – Это весьма интересный момент. Я могу взглянуть в… – Его глаза с любовью обратились к полкам литературных биографий.

– Не трудитесь, – сказала она, – это неважно. Мне надо интересную хорошую книжку по философии. Что-нибудь глубокое.

Она понизила голос на слове «глубокое» и встряхнула головой, как это делают женщины, когда хотят быть убедительными. От нее пахло жасмином, – ее горничная перекладывала ее белье жасминовым саше. В широком открытом вырезе платья Стонер видел изящный изгиб ее груди. Она казалась холеным игривым животным, которого судьба сделала общим баловнем.

– Не хотите ли взять «Критику чистого разума» Канта? – спросил Стонер. – Это довольно глубокая вещь.

Стонера смущало какое-то неуловимое, неопределенное внутреннее ощущение. Он вспомнил, что испытывал нечто подобное в былые дни в старой нью-йоркской публичной библиотеке, когда похожая на сову девушка склонялась над ним, задавая вопросы, и ее теплое дыхание касалось его щеки.

– Это чудесно! Кант такой удивительный! – прокартавила она и перевела глаза на Майкла, сидевшего в своем углу и не замечавшего ее присутствия.

Она вызывала в уме представление о веселом игривом леопарде в клетке с кроликами. «Черт возьми! – сказал сам про себя Стонер, вынимая шедевр Канта и сдувая с него пыль, – черт возьми!»

Взяв подмышку сугубо трудный трактат кислого кенигсбергского профессора, мисс Флеминг направилась в угол, где сидел Майкл.

– Ах, мистер Уэбб! Так вот вы где! – прошептала она. Работаете здесь, пока мы тратим время на пустяки. Неудивительно, что ваш разговор так интересен. Можно здесь сесть? Или я мешаю? Майкл протянул спичку к ее папироске, и она опустилась в одно из глубоких библиотечных кресел; когда вы в них сидите, вам кажется, что вы уселись на полу.

– Да. Я укрылся тут, – сказал он. – Чем вы там развлекаетесь?

– Да ничего особенного. Как всегда. Вчера очень весело танцевали в клубе… Почему вы не были? Мне вас очень недоставало.

– Вам меня недоставало, мисс Флеминг? Вы шутите! Я вам не нужен. Я почти не танцую.

– Но мне вас недоставало, – продолжала настаивать мисс Флеминг. Говоря это, она опустила глаза и рисовала пальцем узоры на переплете книги, лежавшей у нее на коленях. Танцы меня вовсе не занимают. Для меня это просто общественная обязанность. Я ненавижу пустых людей.

– Я очень сожалею, что там не был, если вам меня недоставало, – сказал Майкл, внимательно глядя, как она выводит цифру 8. Очень мило с вашей стороны.

– О, я страшно люблю людей, которые что-нибудь создали, – сказала она неожиданно и подняла голову.

Он подумал, что ее глаза похожи на темные озера, невероятно глубокие или нелепо мелкие.

– Я восхищаюсь также и женщинами, у которых замечательное дарование. Правда! Мисс Торнтон, например – удивительна! Пока она была здесь, я просто… ну, я просто обожала ее!

– Да, она замечательная девушка, – ответил Майкл.

– Кажется, вы ею восхищаетесь так же, как я, м-р Уэбб? – засмеялась она. – Вы полдня проболтали с ней на лугу. Она счастливая женщина, но в некотором отношении ей не приходится завидовать.

– Вот как? В каком же именно?

– Она холодна, как лед, – произнесла мисс Флеминг, меланхолично склонив головку. Но вы, конечно, должны были это сами заметить. Ужасно жаль! Такая талантливая и такое отсутствие способности чувствовать! Она мне признавалась, что никогда не может полюбить мужчину – ни за что. Она сама это говорит.

– Как это печально. Но, может быть, это происходит не от недостатка чувствительности, а от самообладания? – сказал Майкл. – Самообладание – прекрасное чувство.

Мисс Флеминг тряхнула головкой и лукаво усмехнулась.

– Нет, она мне сама говорила, что сколько раз пробовала полюбить какого-нибудь мужчину, но ничего не выходило.

– С вами этого не может случиться, мисс Флеминг? – равнодушно спросил он.

– Я могла бы… Но не следует задавать таких интимных вопросов. Я вам на них не стану отвечать. – Она рассмеялась серебристым смехом. – Не зовите меня мисс Флеминг. Это ужасно официально. Меня зовут Вайолет. Я не решаюсь назвать вас не по фамилии. Вы такой великий философ. А я глупая девочка.