Взгляд в прошлое. Книга 2. На краю Руси обширной

Предрассветная тишина прерывается – тихим покрякиванием уток, далёким погогатыванием гусей, собирающихся покинуть ночные кормовые мелководные плёса. Кряканье становится всё громче и чаще, и вот уже в предрассветной мгле низко над камышами появляются первые стаи уток и гусей, едва видимых только на фоне разгорающейся зари. И горе всем – охотникам, сидящим в скрадках и ожидающим, когда достаточно рассветёт, если у кого – то не выдержат нервы и первый выстрел раздастся в темноте. Утки разом взлетят и другим охотникам только и останется, что слушать шум крыльев, улетающих стай у себя над головой и невидимых в темноте. Всё – утрянка испорчена – вконец. Особенно обидно если это происходит на первой утрянке при открытии охоты, когда местной утки – тьма, а результат оставляет желать лучшего. Именно потому отец всегда говорил мне, как неопытному охотнику: – «Сын, на утрянке не торопись делать первый выстрел, дождись – пока не увидишь мушку на твоём вскинутом для выстрела ружье, и вообще запомни на всю жизнь: – не торопись, не уверен – не стреляй! Тогда и перед товарищами по охоте краснеть не придётся». Но сегодня ни у кого нервы не сдали, и первый выстрел прозвучал, когда уже достаточно развиднелось. И сразу по всей округе загремели выстрелы и одиночные, и дуплеты, и из низко летящих стай стали вываливаться битые утки. Утки заметались над камышами и снова попадали под выстрелы охотников. В птичьем мире начался переполох, стаи распадались и ни о каком организованном, стайном отлёте речи уже не шло. Везде куда ни кинешь взгляд – над камышом беспорядочно метались разбитые стаи и одиночные утки. Вот когда начинается «охотничья горячка» – чем выше температура, тем полезней для здоровья. За те недолгие минуты пока длилось это «светопреставление» (другого слова не могу – подобрать) я взмок, потерял шапку и вообще чувство реальности, что взять с десятилетнего пацана, впервые попавшего в охотничий рай со своим ружьём. Опомнился только тогда, когда кончились патроны – все двенадцать, именно столько латунных гильз подарил мне отец, а патронташ, открытый – «бурского» типа был на двадцать четыре патрона, а когда я спросил отца: – «Почему только двенадцать гильз?»– получил ответ: «Достаточно, для одной охоты – учись экономить патроны»

Охота закончилась. Я успокоился и огляделся, на мелководном плёсе передо мной лежало три чисто битых уток – два чирка и один кряковый селезень. Но в процессе лихорадочной и сумбурной стрельбы я запомнил, что после очередного выстрела ещё одна утка – подранок упала в колку камыша шагах в пятидесяти от моего скрадка. И я уже было пошёл её искать, но тут налетели две стайки чирков, и я остался в скрадке и выбил, из этих двух стаек, одного чирка. Собрал битых уток и пошёл искать подранка. На сей раз, мне повезло, и в колке камыша я обнаружил – уже «дошедшего» (он плавал на воде, а голова была опущена под воду) крепыша гоголя. Четыре утки были добыты двенадцатью выстрелами, по три выстрела на утку – очень неплохо для, начинающего учится стрельбе влёт, малолетнего охотника. Возвращаюсь на стан, всё во мне поёт от невиданной удачи, повесив на все четыре удавки (тонкие ремешки с металлическими колечками на конце и закреплённые на поясном ремне) добытых уток. Идти было неудобно, большие утки (крякаш и гоголь) свисали на удавках ниже колен и путались в ногах. На стане – никого. Все охотники ещё сидят в своих скрадках. И доносятся из камышей – редкие одиночные выстрелы. А жаль, хотел похвастаться перед взрослыми охотниками своей удачей. Спрятал под машину, до поры, свою добычу. Развёл, погасший с ночи костерок, подвесил над огнём котелок со свежей водой для чая и принялся чистить своё уже не нужное, на этой охоте (патроны-то кончились), но ставшее таким родным, ружьё. За этим занятием меня и застаёт вернувшийся с утрянки отец: – «Ну, вот и молодец – без дела не сидишь и за ружьём уход нужен сразу после охоты. Тогда и ружьё ответит тебе безотказной долголетней работой».