«Чтоб быть поэтом, мало, слишком мало ритмично приглаживать струйку слов. Надо самому быть родником, глубинным источником…» (Хосе Ортега-и-Гассет, «Камень и небо»). Искусство рождается из паломничества к этому скрытому роднику. «Но света источник таинственно скрыт», сказано у Анны Ахматовой. Паломничество может начаться со всякой фразы, всякого взгляда. Создавая образ, поэт склоняется над тем, что высвечивается из темноты, чтобы найти, что за ней. Искусство, которое Бог ждет от нас, есть умение чувствовать, раскрывать, распознавать Слово во всякой глубинной связи между людьми, так что оно становится литургическим актом, освобождающим признанием, щедрым обменом дарами. Призвание поэзии строит дом и устраивает в нем праздник, сколь бы ни была горька земля под ее ногами, когда сердце человека приносит себя другим в качестве дара реальности-слова. И потому в подлинной поэзии можно ощутить ностальгию по литургии, по таинству, которое совершается в разверстой тайне видимого. Ибо творение подобно Евхаристии, по слову митрополита Иоанна Зизиуласа. Творение, окружающее нас, в нас живет, говорит языком, в котором легко разгадать язык общения с Тем, Кто есть
Материнство церкви
Я не буду говорить ни о ее проблемах, ни о грехах ее служителей. О них есть всегда время и место поговорить.
Богословы веками спорят: в какой момент возникла Церковь? При исповедании Симона-Петра? На Тайной Вечере при преломлении хлеба? В Гефсиманском саду, когда Он молился, удалившись на
Корни всякой истины, исповедуемой в Церкви, согласно очерку «Всесвятая» Владимира Лосского, находятся во Христе, проявляют себя в Духе и скрываются вновь в Матери Господа как Хранительнице Предания и Откровения Сына. Лосский называет Церковь «расширением человеческой природы Христа», способной хранить в себе такую полноту Откровения, которую, будь она записана, весь мир не мог бы вместить. Лишь Матерь Божия, предызбранная для того, чтобы образовать или соткать тело Божие в Своем теле, осуществляет в Себе все, что сопряжено с непостижимым даром Воплощения, неотъемлемым от Богоматеринства. И все наши молитвы, славословия, упования исходят из лона Церкви-Марии, словно пробуждаясь в ее памяти.
Церковь есть (и это «есть» всегда звучит как пожелание) устроение такого общения, которое возникает, когда люди собираются вместе ради «единого на потребу». Она есть то интимно-общее, в чем мы вдруг понимаем друг друга. «Бог в душе» живет и в ближней и дальней душе. Строй наших мыслей, наших ощущений схватывается воедино. И здесь уже – не «я в Боге» великих мистиков, но мы, узнающие себя друг в друге в общине вместе с другими. Не себя мы узнаем, но Его – непостижимое, вошедшее в выразимое, облекшееся в слова, пришедшее извне, из Предания. Всякий подлинный опыт о Боге – бесконечно личностен, но и неожиданно общинен. Тот малый луч, который пролагает свой путь в нас, исходит из единого, собранного в пучок Света; он в глубочайшем смысле кафоличен, но вместе с тем спрятан глубоко в нас и незрим. Общинно не только богословие, но и все то (покаяние, упование, ликование, даже и сомнение), в чем мы входим в соприкосновение с Богом. Не потому ли и сказано: не судите? Потому что немилосердный наш суд хочет погасить светлячок Божий в чужой душе, стирает тот след, по которому Бог сходит в человеческий мир и устрояет там это Свое «место».