Взлет против ветра

Антон снизился и скользнул над линией траншей, проволочных заграждений, бетонированных колпаков дзотов, расставленных в шахматном порядке и сверху похожих на шляпки больших гвоздей. За первыми траншеями расстилался низкорослый лес, изуродованный артиллерийскими снарядами. Ярко-зеленый весенний цвет земли был здесь зачернен дымом разрывов. Просмотрев с бреющего линию обороны визуально, Баталов обнаружил участок, где она почти разрывалась. Здесь были всего две траншеи, да и бетонные колпаки расставлены с удлиненными интервалами. «Ага, это стыки!» — подумал он обрадованно и, снизившись, пошел по прямой, включив фотокамеры. Его истребитель проносился сейчас на той неуязвимой высоте, где зенитки среднего и крупного калибра его уже не брали. Но весь пулеметный и автоматный огонь с этой озлобленной, агонизирующей земли обрушивался на него. Делая разворот, чтобы снова выйти на прямую, Баталов почувствовал, как встряхнуло машину. Ему на колени посыпался плексиглас, из разбитого фонаря упали горячие осколки. «В рубашке родился»,— отметил Антон и продолжал съемку. В эти мгновения, весь поглощенный фотографированием оборонительной полосы, он не видел второго самолета, державшегося за его хвостом с превышением в пятьсот метров. Он знал, что никто так надежно не может его прикрыть, как лучший друг Саша. Баталов уже выключил камеры, когда с высоты донесся голос Беломестнова:

«Антон... Я подбит, мотор не тянет...»

«Саша, что ты! — закричал в ужасе Баталов и мгновенным движением перевел свой истребитель на вертикаль. Быстро набрав высоту, успел передать: — Саша, держись... Тяни на восток. Держись, братишка, я пойду рядом!..»

«Слишком поздно, — спокойно ответил Беломестнов. — Мой самолет не разворачивается. Иду на вынужденную...»

Баталов увидел, как траурной тенью, теряя последние метры высоты, отвалил от него самолет товарища. Он уже не мог развернуться на восток. Выдерживая самый маленький угол планирования, Беломестнов стремился как можно дальше увести от Зееловских высот погибающую машину, скользнуть к чаще, окружающей первый большой город за линией фронта — Франкфурт-на-Одере, и где-нибудь там посадить на «живот» свой «лавочкин».

«Саша, я иду за тобой!» — крикнул Антон срывающимся голосом, полным тревоги и боли.

Секунду-другую потрескивало в наушниках, а потом он услышал яростную брань обреченного летчика:

«Идиот! Немедленно уходи домой. Я приказываю!»

«Иду за тобой», — повторил Баталов и стал приближаться к теряющему высоту истребителю.

Тогда Александр заговорил ласково и просительно.

«Антоша, родной... Я как-нибудь выкручусь. Топай на восток, выполни мое приказание».

«Саша, а ты?»

«Делай, что говорю».

Баталов редко плакал, даже если гибли у него на глазах лучшие летчики, с которыми крепче цепей была дружба. Но Саша... Саша, который выучил его летать на истребителе, был шафером на их свадьбе с Анной. Ведь только утром доставила им полевая почта по конверту, ему от Анны, а Саше от Лены, и они, как два настоящих побратима, читали друг другу строки из тревожно-ласковых писем. А теперь Саша погибал у него на глазах. У него было великое хладнокровие. Как умело выбрал он в стороне от шоссе продолговатую длинную полоску земли... Последние метры высоты, последние выхлопы отработанного газа из патрубков, последние вздохи слабеющего мотора, и «лавочкин» тяжело плюхнулся на живот. Кабину окутала пыль. А потом Саша выскочил из кабины, встал во весь рост на крыле и кулаком погрозил Антону. Баталов промчался на малой высоте над площадкой. Камни, дерн, болотные кочки. И думать нельзя о том, чтобы приземлиться на колеса. И все-таки он решил сесть рядом, была не была. Баталов стал снижаться и выпустил щитки, но Александр достал ракетницу, без которой не поднимался в воздух, и один за другим послал в него три красных огня. Это означало: «Уходи на восток, выполняй задание до конца». Так ему приказывал командир — и это было свято.

С первой попытки Баталов не смог посадить машину. Более того, он понял, что попытка посадить ее на колеса неминуемо приведет к аварии или катастрофе. О том, чтобы взлететь с Беломестновым на борту, не могло быть и речи. Ни грунт, ни размеры площадки этого не позволяли. Но наперекор всему билась дерзкая мысль: оказаться рядом с другом и вместе отбиваться от немцев, погибнуть или вернуться через линию фронта к своим. Красными ракетами Саша расстрелял эту мысль. Он был по-командирски непреклонен.

Сделав круг над местом вынужденной посадки друга, Антон покачал ему крылом, и это э похоже на салют над могилой заживо погребенного.

С тех пор он больше никогда и ничего не слыхал об Александре Беломестнове. В спиках погибших тот не значился, в списках пропавших без вести — тоже.

Четверть века не давала Баталову покоя 1одна и та же мысль: правильно ли он поступил? Быть может, надо было сесть с убранными шасси рядом и разделить с другом последние часы или минуты жизни. Однажды спросил об этом у своего верного помощника Староконя и тогда покладистый и добрый, Тарас Игнатьевич на этот раз сурово сказал: