Взлет против ветра

«Вот что, Антоша, давай договоримся сразу. Больше ты мне этого вопроса задавать не задаешь. Перестань себя мучить. Подумай, кому было бы лучше, если бы вы погибли оба?» «Так-то оно так», — расстроенно протянул Антон Федосеевич. С тех пор он лишь себе задавал этот вопрос. Задавал часто, потому что никогда не находил на него ответа.

Сердце постепенно унялось, стихла боль, и Антон Федосеевич подумал: «Все-таки деспот Баталов. Ну зачем накричал сейчас на маль-шу? Не лучше ли было бы усадить его напротив и рассказать о том, как все это произошло? Но так ли это легко!»

Антон Федосеевич вздохнул и нажал на пку электрического звонка. В дверях выла широкоплечая фигура майора Староконя.

— Ну что там, Тарас? По мою душу кто-нибудь есть?

— Главный инженер и его заместитель дожидаются.

— Давай их сюда.

Было около двенадцати ночи, когда Андрей Беломестнов отворил дверь в комнату, где жил. Товарищи спали еще не крепко, и с коек немедленно полетели вверх одеяла, словно была подана команда «подъем». Шлепая босыми ногами по холодному полу, Серго и Аркадий бросились к нему. Андрей пожал грузину руку, а Аркадию холодно повернулся спиной. Ничего подозревающий Аркадий кинулся к Беломестнову и стал его тормошить с мальчишеской непосредственностью.

— Андрюшка, друг. Ты же двое суток отсутствовал, мы уже соскучиться по тебе успели. Давай лапу, чертяка. Я из столовки графин ледяного кваса для тебя притащил.

Но Андрей резко отдернул свою руку и сухо сказал:

— Вот что, Баталов, ты ко мне больше не подходи.

— Я? — озадаченно воскликнул Аркадий и замер как вкопанный. — Да ты что? Спятил? Или сценку какую для концерта художественной самодеятельности репетируешь?

— Скорее всего, драму, Аркадий, и мы с тобой оба в ней действующие лица, — холодно разъяснил Беломестнов.

— Не понимаю, — пожал плечами лейтенант Баталов. Он стоял перед своим другом в одних трусах, крепкая обнаженная грудь его покрывалась пупырышками от ночного холода, вползавшего в их комнату сквозь раскрытые форточки.

— Ты никогда не будешь больше моим другом, — с неожиданной злостью вдруг произнес Беломестнов. — Твой отец — жалкий трус, он бросил в воздушном бою над Зееловскими высотами моего отца и позорно бежал. Я остался сиротой из-за трусости твоего отца. Извини меня, Аркадий, но пути наши навсегда разошлись, и твоей руки я больше не пожму. Сын труса моим товарищем быть не может. Уйди с моего пути.

Аркадий побелел и шагнул в сторону.

— Замолчи, негодяй! Ты не имеешь права так говорить о моем отце! — закричал он яростно. — Замолчи — или я не посмотрю на то, что ты прыгал по рингу!

— Ударишь? — насмешливо спросил Беломестнов. — Ну попробуй.

Маджари встал между ними и начал распихивать в разные стороны длинными руками:

— Брэк или дрэк, как там по-вашему? В общем, в противоположные углы, голубчики. Вы же в разных весовых категориях. Поединок не состоялся. И другое учтите. Вы сейчас на реактивных истребителях летаете, а понять не можете, что в двадцатом веке справедливость кулаками в боксерских или без боксерских перчаток не устанавливают. А тебе, Андрюшка, обижайся не обижайся, по совести скажу: дружба — это не одуванчик, понимаешь, сдул пыльцу и пошел дальше. Дружба — это скала. И потом, какое право ты имеешь такого человека, как наш командующий, трусом называть? Ты что? Двадцать пять лет назад на Зееловские высоты с ним и со своим отцом летал? А? Своими глазами все видел? Если и услышал какую-то окаменелую легенду, так в ней сто раз надо было убедиться, прежде чем брать на веру! — Маджари стоял на широко расставленных ногах всклокоченный, разъяренный, на голове топорщились жесткие черные волосы. — Одним словом, ложись и спи! — закончил он беспощадно.

Что такое «Ч», эта далеко не самая звучная буква нашего алфавита? Почему с таким уважением произносят ее все военные перед началом больших и малых учений и маневров? «Ч» — это весьма емкое понятие в строгом военном лексиконе. Несколько дней подряд готовились к совместным учениям части Германской Демократической Республики и нашей Советской Группы войск. А сейчас тихо в танковых парках и на аэродромах, у артиллеристов и в гарнизонах, где приготовились к наведению понтонных переправ инженерные войска. Но наступит «Ч» — и воздух наполнится ревом запущенных моторов, задрожит под гусеницами осенняя земля — и ринутся вперед боевые машины. А в сером осеннем, низко нависшем над полями и лесами небе загудят самолеты и вертолеты. В штабах все уже распланировано, расписано по минутам и секундам время, и попробуй хоть кто-нибудь нарушить это расписание.

«Ч» — это время, по которому в дни учений в армии живут все, начиная от наводчика у орудия и кончая командующим.