Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

– Он думал: «Что, черт возьми, мне теперь делать с Варуфакисом?» Вот так-то.

Глава 13

Правильный подход наизнанку^[260]

«Разве хоть одна революция приносила какой-либо результат, кроме катастрофы?»

Этот вопрос задал мне один из преподавателей университета Восточной Англии, где я преподавал в середине 1980-х годов. Для него, англичанина, взращенного на идеях Эдмунда Берка, вопрос был риторическим, а истинность и житейская мудрость ответа казались очевидными. Для грека же это была чушь. Наша страна попросту перестала бы существовать без революции 1821 года, без восстания против Османской империи; шанс на успех был крошечным, а против восстания – почти столь же безрассудно, как и сегодня – выступала большая часть греческой элиты.

Ежегодно 25 марта в каждой греческой деревне и в каждом городе Греции проходят парады и торжества в честь того исторического события – в честь утопического, по большому счету, акта веры, который почти случайно породил современную Грецию. Должен признать, что лично я всегда находил эти парады слишком китчевыми и милитаристскими, но в 2015-м дух восстания 1821 года словно заново вселился в сердца большинства греков. На сей раз приход весны ознаменовался не просто буйством полевых цветов и полетами ласточек; люди вспомнили о гордости и достоинстве, нежданно напомнили о себе греческие диаспоры в Америке и Австралии. Поэтому, когда Алексис попросил меня выступить от имени правительства на одном из парадов, я согласился – и попросил, чтобы меня направили в Ханью, город на Крите, где должен был состояться крупнейший на острове парад этого года.

Если не считать нескольких предков по отцовской и по материнской линиям, меня мало что связывало с островом, но все-таки Крит воспринимался мною как нечто особенное. Даная часто повторяла, что у меня критский характер (что бы это ни значило), а моя дочь-австралийка, побывавшая на Крите всего однажды, неизменно говорила своим друзьям в Сиднее, что она критянка. Так или иначе, я с волнением предвкушал тот момент, когда мы с Данаей окажемся на параде в честь годовщины греческой революции в Ханье. Когда долгожданный день наступил, мы в сопровождении большой группы местных чиновников двинулись в центр города, медленно пробиваясь к трибуне, на которую я затем поднялся и на которой встал, рядом с архиепископом, мэром и начальником полиции, наблюдая за парадом школьников, полицейских, пожарных, сотрудников «Скорой помощи», реконструкторов обоего пола в одежде эпохи революции – и за, что было весьма трогательно, появлением пяти ветеранов битвы за Крит в инвалидных колясках, которые толкали их внуки^[261]. Проходя мимо трибуны, участники парада дружно поворачивали головы в мою сторону, приветствуя представителя греческого правительства. Это одновременно внушало гордость – и казалось абсурдным, но признаюсь, что я наслаждался каждым мгновением, пускай анархист во мне бесстыдно потешался над происходящим. Затем мы возложили венок к военному мемориалу и стали неспешно проталкиваться сквозь толпу к таверне, где нас ожидал обед.

Встречные, равно мужчины и женщины, стремились пожать мне руку или обнять, произносили ободряющие слова и будто убеждали, единодушно и единогласно: «Не сдавайтесь! Не смейте сдаваться! Не отступайте!» Потом я заметил журналиста, который снимал нас на камеру. Некая женщина средних лет громко воскликнула: «Даешь реформы!»; я остановился, взял ее за руку и, поглядывая на репортера, сказал: «Уверен, вы понимаете, что именно в этом мы должны быть едины. Одного желания мало, мы должны держаться вместе».

«Мы с вами!» – громко заявила женщина.

«Спасибо, но мы должны оставаться вместе и завтра, и послезавтра, если хотим победить!»

Эти кадры попали в репортажи всех телеканалов тем вечером, на что я и надеялся. Настоящие переговоры с нашими кредиторами никак не начинались, решающий момент (разрыв с ЕС либо капитуляция) неумолимо приближался. Миллионы голосов призывали выбрать первый вариант. Алексис уже поставил перед «военным кабинетом» вопрос: «Захотят ли те, кто призывает к разрыву сегодня, быть с нами после разрыва? Или они проклянут нас за то, что мы рассорились с Европой?» Это был важный вопрос, и мне очень хотелось поговорить о нем на публике.

Когда мы вернулись в Афины тем вечером, у нас с Алексисом состоялась долгая беседа по телефону.

– Вы были искренни, когда уверяли ту женщину, что нам следует и впредь держаться вместе? – спросил он.

– Конечно, Алексис. Мы должны подготовить народ к возможным последствиям. Нельзя, непростительно вести себя так, будто им не о чем беспокоиться. Надо постепенно обрисовывать людям реальную картину, если мы хотим, чтобы они остались на нашей стороне после разрыва.

Алексис согласился со мной, но предупредил, что тревога в обществе непременно вызвет банковскую лихорадку. Он был прав, разумеется, однако мне почудилось, что премьер-министр готов оттягивать момент разрыва любой ценой.