Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

Шесть десятков молодых людей в капюшонах вопили и бранились на узкой афинской улочке. Это было еще то зрелище. Мое сердце забилось чаще, но я, признаться, не ждал, что они снова нападут. Даная сумела их смутить, а кроме того, я был уверен, что они оценят наше поведение – что мы не вызвали полицию и не стали прятаться в ресторане. Обнадеживало и то обстоятельство, что они пощадили мой мотоцикл, хотя запросто могли бы его поломать – но нет, они держались метрах в десяти от «Ямахи». Планируй они напасть на нас снова, думал я, их ноги вовсю топтались бы по байку.

Так что мы с Данаей двинулись к мотоциклу, держа в руках шлемы, но не торопясь их надевать. Толпа продолжала выкрикивать оскорбления, но дальше этого не заходила. Я расстегнул замок на блокираторе, Даная села на мотоцикл и принялась медленно натягивать шлем. Тут я решил, что меня никто не выгонит из Экзархии – моего, по существу, родного района. Поэтому я положил свой шлем на седло и пошел к людям.

– Вот он я. Объясните, за что вы хотите меня побить. Я слушаю.

Главарь предупредил меня:

– Если подойдешь ближе, то пожалеешь об этом.

– Растолкуй, что я такого сделал, чем тебя разозлил. Если мне прилетит по физиономии, так тому и быть. – Меня ободряло то, что они по-прежнему не распускали рук.

Начался невероятный и бурный диалог. Сперва они отказывались объяснить причину своей ярости, только бранились и угрожали. Но наконец, после множества наводящих вопросов, принялись обвинять полицию Экзархии в сговоре с торговцами героином. Я сказал, что не удивлюсь, если все обстоит именно так.

– Но почему вы злитесь на меня?

– Дурака не валяй, а? – отозвался один из молодых людей. Они злились вовсе не на меня конкретно. Предметом их ярости были государство и его представители. – Ты один из них. Ты министр. Убирайся отсюда. Экзархия – наша вольная зона. Вали куда хочешь, тут тебе не место. Оставьте нас в покое.

Раздосадованный недавними препирательствами с Алексисом, еще не успевший отойти от столкновения с «военным кабинетом», слишком хорошо осознававший, что греческий и европейский истеблишменты пытаются стереть меня в порошок, я решил пойти на откровенность.

– Понимаю вашу точку зрения, – сказал я. – Понимаю, что вы ненавидите меня, потому что я олицетворяю государственную власть. Но вам стоит узнать, что истеблишмент, ненавистный вам, ненавидит и меня. Я для них как заноза в заднице. Поверьте, они хотят от меня избавиться. Прожевать и выплюнуть. Это так, для сведения…

Чудесным образом ярость вдруг улеглась. Наступила тишина, а затем вожак впервые заговорил спокойно, почти дружелюбно:

– Ладно. Садись на свой мотоцикл и вали домой.

Я вернулся к мотоциклу и к Данае, но перед тем, как надеть шлем и сесть в седло, снова обратился к вожаку:

– Я шнырял по Экзархии, когда вас еще на свете не было. А теперь ты говоришь мне, что я не могу сюда вернуться? Что, и жить по соседству тоже нельзя?

Главарь призадумался на несколько секунд, прежде чем ответить:

– Возвращайся, когда перестанешь быть министром.

– Увидимся, – пообещал я.

Когда мы тронулись в путь, я посмотрел в зеркало. Эти шесть десятков человек сейчас больше походили на охрану, обеспечивающую наш безопасный отъезд, чем на агрессивную толпу. Когда мы приехали домой и я поставил мотоцикл на подножку, Даная обняла меня. Я обнял ее в ответ. Нас обоих била дрожь. На следующее утро журналист, который обычно меня критиковал, написал: «Прошлой ночью анархо-фашистские хулиганы в Экзархии потерпели самое жестокое поражение за тридцать лет от женщины по имени Даная Страту».

Увы, нам, как выяснилось, грозило более зловещее насилие.

Часть третья

Эндшпиль Глава 15

Обратный отсчет до погибели

После того вечера в Экзархии на эндшпиль потребовалось всего шестьдесят шесть дней. Политическая карикатура художника Янниса Иоанну замечательно подводит итог этих дней: Греция стоит на коленях, ее руки связаны за спиной, она силится встать и убежать; грозная фигура, представляющая ЕС и с топором палача в руках, корит Грецию за нежелание вести себя смирно и послушно склонить голову на колоду: «Да прояви ты наконец хоть капельку ответственности!»