Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

В Париже я встретился 5 мая с Мишелем Сапеном и Пьером Московичи. Оба рассуждали о совпадающих целях, высказывали пустые обещания, не предлагали никаких собственных идей; когда зашла речь о стратегии – стоит или нет выходить на Меркель по данному вопросу, – они не сказали ни «да», ни «нет». Впрочем, еще один французский политик, с которым я тоже встретился, проявил неподдельный интерес к нашему плану, целиком его одобрил и настойчиво рекомендовал не останавливаться на достигнутом; это был Эммануэль Макрон.

В Риме 6 мая Пьер Карло Падоан приготовил для меня большой сюрприз. На заседаниях Еврогруппы он проявлял себя как надежный конформист, вечно дожидающийся (приученный дожидаться) отмашки Вольфганга. Однако у себя в офисе он внезапно раскрылся с совершенно неожиданной стороны.

– Вы обязательно должны сделать это, – сказал он мне. – Не теряйте время впустую. Ваш премьер-министр должен позвонить Меркель прямо сегодня, крайний срок завтра, и надавить на нее. Не ждите до понедельника [11 мая, дня заседания Еврогруппы]. Если Ангела к тому времени не начнет действовать, Вольфганг возьмет верх.

Я был поражен. Но это еще не все. Чтобы подкрепить нашу позицию – мы утверждали, что не должно быть двух наборов условий (это лишало нас возможности заключить новое соглашение, пока мы не выполним до конца требования текущей кредитной программы), но должны быть приняты «общие рамки», объединяющие все условия, – так вот, для этого Падоан посоветовал публично заявить, что предыдущие программы «Тройки», отвергнутые греческим народом, когда избиратели проголосовали за нас, опирались на логику МВФ, тогда как любое новое соглашение должно отрицать эту логику МВФ и учитывать логику Всемирного банка. Единственное замечание Падоана касалось упоминания о гуманитарном кризисе. «Им не нравится, когда их критикуют за подобное», – заметил он. Вместо словосочетания «гуманитарный кризис» он предложил использовать термин «кампания по борьбе с нищетой», что я сразу же принял. Когда я вышел из его кабинета, чтобы отправиться в аэропорт Фьюмичино, меня переполняло удовлетворение – и одолевал страх: я радовался тому, что интеллектуальная жизнь продолжает бить ключом, а честность остается в почете хотя бы в одном из европейских «центров силы»; а боялся я того, что Европа сговорилась не показывать миру никаких своих реальных достоинств в наших общих институтах, особенно в Еврогруппе.

Выступив в Брюсселе 7 мая, на следующий день я прибыл в Мадрид, где меня встретил мой сосед по столу на заседаниях Еврогруппы Луис де Гиндос. Будучи министром финансов консервативного испанского правительства, заклятого врага испанской «версии» СИРИЗА, партии «Подемос», Луис в Еврогруппе никогда не упускал случая занять сторону Вольфганга и раскритиковать меня, но я давно понял, что он исходит из тактической целесообразности, а вовсе не из идеологии. Наша встреча в его министерстве подтвердила мои подозрения. За простой, но сказочно вкусной паэльей, к которой подали превосходное красное вино, мы вели искренний, по-настоящему дружеский разговор. Луис не только поддержал мою идею выхода из тупика, но и, когда я поведал ему о реакции Падоана, покачал головой и произнес:

– Нам нужно объединиться, чтобы все трое были заодно – вы, мы и итальянцы.

Заинтригованный, я уточнил:

– Я правильно понимаю, Луис, что вы больше не заинтересованы в свержении нашего правительства? Разве не такова была ваша тайная цель?

Де Гиндос на мгновение задумался.

– Уже нет, – признался он с кривоватой улыбкой.

– А что изменилось? – спросил я. – У меня-то сложилось впечатление, что вы поддерживаете идею Вольфганга насчет «Грексита».

– Что изменилось? – задумчиво повторил Луис. – Партия «Подемос» больше не представляет угрозы для нас, хотя была такой угрозой еще несколько месяцев назад. А кроме того, теперь я опасаюсь «Грексита» намного сильнее, чем раньше. Я больше не уверен, что мы сможем справиться с последствиями.

Восстановление экономики Испании (на кредитах, разумеется) виделось действительно хрупким, вряд ли эта страна была способна пережить потрясения, которые вызовет «Грексит»; вдобавок влияние «Подемос» на избирателей и вправду значительно ослабело из-за внутренних разногласий в партии. Пускай Луис не посмел бы заявить об этом публично, договор между Грецией, Италией и Испанией, предотвращающий «Грексит» и успокаивающий рынки, имел немалый смысл, с его точки зрения^[293].

На обратном пути из Мадрида меня терзала надоедливая мысль: как ни крути, мы упускаем возможность, которая нам вдруг представилась. Министр экономики Франции, а также министры финансов Италии и Испании безоговорочно поддержали идею о том, что Алексис должен немедленно выйти на канцлера Германии с моим предложением. Конечно, на себя подобную инициативу они брать не станут, но, если Алексис это сделает, они поддержат нас – по крайней мере, закулисно.