Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

Я понял, к чему он клонит: мы оба рисковали своими головами – если что, именно нас обвинят в том, что мы затронули этот важнейший вопрос.

Варуфакис: Понятно. Как нам это организовать? Вы же, кстати, успели получить разрешение от канцлера?

Шойбле: Я поговорю с ней завтра утром. Но мало того, что она согласится. Они с Ципрасом должны обсудить этот вопрос первыми. Почему бы вашему премьер-министру не упомянуть о такой возможности в одном из своих многочисленных выступлений?

Варуфакис: [улыбается] Ну что вы, Вольфганг! Неужели вы ждете от него такой ошибки? Едва он упомянет об этом, «Файненшл таймс» или «Шпигель» мгновенно сообщат, что греческое правительство приступает к «Грекситу»! У меня есть идея получше: почему бы канцлеру не озвучить эту идею Ципрасу?

Шойбле: [улыбается] Не пойдет. Тогда уже вы скажете, что канцлер выгоняет Грецию из еврозоны.

Варуфакис: Похоже на патовую ситуацию, верно, Вольфганг?

Шойбле скривился, задумался на несколько секунд, а затем поделился со мной новой идеей:

– Почему бы Ципрасу, когда они станут общаться, не спросить агрессивно: «С какой стати этот ваш Шойбле подговаривает Варуфакиса к тайм-ауту?» Если это прозвучит как обвинение, никто не сможет упрекнуть Ципраса или вас в том, что вы одобрили мое предложение. Зато у канцлера будет возможность заявить: «А что, неплохая идея, давайте ее обсудим». Если поступить так, тогда мы с вами сможем обсудить размеры «всемерной помощи».

Я согласился и по возвращении в Афины подробно изложил Алексису. Немало озадаченный, тот, тем не менее, задал Меркель агрессивный вопрос, придуманный Вольфгангом Шойбле.

Евро в огне, сердце на дне

Почти месяц спустя, 8 июня 2015 года, я очутился в Берлине. В сопровождении Джейми Гэлбрейта я в последний раз навестил Вольфганга в его кабинете. Шойбле принял меня приветливо, но не смог устоять перед искушением отпустить колючую шутку. Едва мы сели, он показал мне горку монет евро из молочного шоколада.

– Подарок немецких школьников. Я им сразу сказал, что отдам эти монеты своему греческому коллеге, потому что ему нужно успокоить нервы.

Я улыбнулся, предложил одну шоколадную монетку ему (он отказался), развернул фольгу и съел угощение.

– Действительно успокаивает, – подтвердил я, а затем перешел к дурным новостям. – Вольфганг, мне кажется, что вы определенно не располагаете полномочиями на тот разговор, который сами начали месяц назад в Брюсселе.

Искренне удивленный, он попросил меня объяснить. Я сослался на Алексиса, который поговорил с Ангелой Меркель. Как мы и посоветовали, он задал канцлеру вопрос: «С какой стати Шойбле подталкивает Варуфакиса к тайм-ауту?» Меркель явно разозлилась и ответила Алексису, что на данную тему ей размышлять не хочется, а потом прибавила, довольно зловеще: «Если он [Шойбле] снова вам это предложит, дайте мне знать»^[297].

У Вольфганга сделался такой вид, будто он пропустил неожиданный удар под дых. Из того факта, что он не попытался оспорить слова Алексиса, следовало, что данная история отлично характеризовала его текущие взаимоотношения с Меркель. Улыбка сползла с его лица, плечи поникли, жизнерадостность исчезла без следа. Он несколько раз передернул плечами и сказал мне, что, учитывая такое развитие событий, не готов говорить что-то конкретное. А затем и вовсе словно лишился дара речи, только повторял как заведенный: дескать, «понятия не имеет», как выйти из тупика, что у него «нет полномочий» обсуждать соглашение в рамках еврозоны за спиной международных институтов. Впервые я увидел в нем не отсутствие интереса, не какую-то циничную хитрость, а подлинную беспомощность, и потому попытался немного его подбодрить.

– Люди снаружи, Вольфганг, – сказал я, указывая за окно, – не ждут указаний от Марио [Драги] или Кристин [Лагард], чтобы поступить правильно, чтобы предотвратить катастрофу и найти верное решение. За этих двоих они не голосовали. Зато голосовали за вас и за меня, поручили нам найти компромисс и заключить соглашение. Поручили нам найти решение – и обвинят нас, если мы этого не сделаем.

Шойбле не смотрел мне в глаза. Казалось, с ним случился какой-то приступ.

– Наше дело, – продолжал я, – наша задача состоит в том, чтобы найти решение, которое минимизирует страдание, с учетом тех двух факторов, которые мы с вами определили: во-первых, «Меморандум о взаимопонимании» не сулит Греции избавления от проблем, а во-вторых, ни вы, ни я не располагаем полномочиями по обсуждению выхода Греции из еврозоны, тайм-аутов и тому подобного. Итак, давайте найдем лучшее решение в рамках текущего набора ограничений. Именно так должны действовать избранные политики.

– И что это может быть за решение? – уточнил он, фактически позволяя мне высказаться. Что ж, это был мой шанс озвучить практические меры.