Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

Я объяснил, каким образом возможно обменять облигации, дабы с этим согласился бундестаг; повторил, что Греции не нужны новые деньги, что мы гарантируем – Афины никогда впредь не поддадутся грязным соблазнам первичного дефицита; сказал, что можно приступить к масштабным реформам, которые мы с ним могли бы согласовать, и учредить банк развития в соответствии с планом, который я разработал совместно с немецкими консультантами, близкими аппарату канцлера и министерству финансов ФРГ. Если коротко, я изложил обновленную и сокращенную версию того концептуального документа, над которым мы трудились в прошлом месяце и который теперь приобрел новое наполнение и новое название: «Завершение греческого кризиса: структурные реформы, инвестиции в развитие и управление долгом»^[298].

Насколько я помню, Вольфганг не нашел никаких изъянов в моем предложении. Позже, желая заручиться мнением свидетеля, я попросил Джейми Гэлбрейта письменно поделиться своими впечатлениями от беседы. Вот как Джейми описал реакцию Вольфганга:

Шойбле внимательно прослушал долгую презентацию; язык его тела не выдавал несогласия ни с одним из приведенных аргументов. Варуфакис неоднократно повторял, что решение должно быть окончательным, а не предлогом для дальнейших оправданий и навязывания новых кредитов… Важнее всего было то, что Шойбле сам сказал, пожимая плечами: он понятия не имеет о том, как решать этот вопрос.

Я настойчиво просил от него конкретного ответа.

– Прошу вас, министра финансов самой богатой и могущественной страны Европы, сказать мне, что я должен делать. Вы отвергаете мои идеи; ваше собственное предложение не устроило канцлера Германии, а между тем переговоры между командой моего премьер-министра и «Тройкой» в рамках брюссельской группы идут в направлении, которое не предполагает решения. Что мне делать, Вольфганг?

Он поднял голову, впервые за продолжительное время взглянул мне в глаза и ответил ровным, невыразительным тоном:

– Подпишите «Меморандум о взаимопонимании».

Круг замкнулся.

– Хорошо, – сказал я. – Давайте предположим, что я подпишу этот документ. Мне претит, но, допустим, я это сделаю. Скажите мне вот что: неужели мы не окажемся снова в той же ситуации через шесть или через двенадцать месяцев? Неужели не будет очередного финансового кризиса, заголовков вроде «Нищая Греция вновь на грани краха», новой рецессии и политической конфронтации в Еврогруппе?

Немного оживившись, Вольфганг утвердительно кивнул.

– Вот поэтому я предложил вам убедить вашего премьер-министра рассмотреть вопрос о тайм-ауте.

– А ваш канцлер похоронила эту идею.

– Что ж, остается только «Меморандум», – ответил он, констатируя очевидное.

Мне подумалось, что лишь выход за пределы рациональных рассуждений и политической риторики, лишь, скажем так, человеческий жест способен разорвать этот порочный круг.

– Сделаете мне одолжение, Вольфганг? – смиренно спросил я. Он уверенно кивнул. – Вы занимаетесь финансами уже сорок лет. Я занимаю свой пост всего пять месяцев. По нашим предыдущим встречам вы должны помнить, что я с немалым интересом следил за вашими статьями и речами с конца 1980-х годов. Постарайтесь на несколько минут забыть о том, что мы с вами министры. Дайте мне совет. Не указывайте, что делать, а просто посоветуйте, как коллега коллеге. Это возможно?

Под бдительными, пристальными взглядами своих заместителей он снова кивнул. Оценив жест, я сердечно поблагодарил его и обратился к старшему по возрасту государственному деятелю, а не к представителю кредиторов.

– На моем месте вы подписали бы «Меморандум»?

Я ожидал, что он даст предсказуемый ответ – мол, в сложившихся обстоятельствах у нас нет выбора, а затем начнет приводить набившие оскомину бессмысленные доводы в пользу своей точки зрения. Я ошибся. Вместо этого он посмотрел в окно. По берлинским меркам день выдался жаркий и солнечный. Потом Вольфганг повернулся и ошеломил меня своим ответом:

– Как патриот – нет. Это будет плохо для народа.

Обнаружив щель в его панцире, я, естественно, попытался ее расширить. Сказал, что теперь, раз уж мы согласились, что «Меморандум о взаимопонимании» никуда не годится, а вариант «Грексита» не обсуждается, соглашение вроде того, которое я предлагал, является единственным решением, соответствующим нашим мандатам и долгу перед нашими народами – немцами и греками. Но тут Вольфганг опять закрылся и стал похож на сломленного человека.