Взрослые в доме. Неравная борьба с европейским «глубинным государством»

Спустя два дня мне позвонил один из представителей нашей брюссельской группы. Он откровенно радовался этой сделке, заключенной с Томсеном, и рвался распространить ее на уровень брюссельской группы. Теперь в его голосе звучало возмущение.

– МВФ снова рассмотрел вашу сделку. Они говорят, что, мол, вы с Томсеном согласовали две ставки, но якобы верхнюю из них надо увеличить с нынешних 23 до 24 %, а не снижать до 15. Так показывает их модель.

Предостережение, которым однажды Джефф Сакс поделился со мною, сбывалось наяву. Джефф тогда сказал: «Эти люди лгут. Не доверяйте им». И все же мне с трудом верилось в этакую двуличность Томсена.

В следующий раз мы столкнулись с ним в коридоре здания в Брюсселе. Он притворился, что не замечет меня, и опустил голову, стремясь избежать разговора. Я остановил его.

– Поул, – сказал я, – что там с нашим соглашением о двух ставках НДС, 6 и 15 %, плюс тариф на операции с наличными? Откуда взялась ставка в 24 %, о которой сегодня судачат?

Он пробормотал что-то невнятное насчет того, что доходы недостаточно высоки.

– Мы же договорились, Поул, – напомнил я.

Он проказливо усмехнулся и изрек:

– А что у вас с реформой труда?^[303]

По-моему, это вовсе не способ вести переговоры. Я молча отвернулся и ушел.

Несмотря на нападки греческой прессы, я не сдавался. На протяжении июня мы с моей командой неоднократно демонстрировали высокую точность нашей модели, подкреплявшей наши аргументы. Ситуация выглядела предельно абсурдной: левый министр финансов, представляющий СИРИЗА, то есть коалицию радикальных левых, выступает, как республиканец-рейганист, за снижение налоговых ставок, в том числе для бизнеса, а якобы неолиберальные функционеры требуют их повышения. Это был верный признак того, что наши переговоры не имеют никакого отношения к экономике.

Алексис в Максимосе поздравил меня.

– Ваша модель победила, – одобрительно сказал он. – Брюссель признал, что она лучше. Но знаете, Янис, – добавил он, – они все еще настаивают на параметрических реформах [налоговых ставок], и мы решили, что надо им уступить^[304].

Наш премьер напомнил мне Анана-7, лидера планеты Эминьяр в «Ощущении Армагеддона»: тот требовал от собственного народа добровольно идти в дезинтеграционные палаты, поскольку это предполагала модель, согласованная с врагом.

Полный разрыв

Среди множества позорных действий, совершенных предыдущим правительством, два затрагивали искусство и в целом широкую культурную среду. Первое – это закрытие ERT, государственного радио и телевидения, греческого аналога Би-би-си. Второе – незаконное отстранение от руководства Национальным музеем современного искусства (EMST) Аны Кафеци, куратора, которая превратила музей в дело своей жизни^[305]. Еще будучи в оппозиции, СИРИЗА пообещала исправить эти вопиющие безобразия.

Несмотря на разницу в происхождении, Сагиас, «продукт» ancien regime, и Паппас, любивший выставлять себя радикальным альтер эго Алексиса и гарантом нашего дерзкого неповиновения, во многом образовывали то ядро большинства в «военном кабинете», которое отвечало за соблюдение первоначальных договоренностей. Впервые я заподозрил, что Паппас и Сагиас переходят на другую сторону, когда они с легкостью отвергли предвыборные обещания по поводу ERT и EMST. В «жестоком апреле», о котором рассказывалось выше, Сагиас, что называется, взорвал бомбу. В ответ на заданный из праздного любопытства вопрос о том, кто будет назначен генеральным директором возрожденной компании ERT, он назвал имя Лабиса Тагматархиса, бывшего генерального директора, который изгнал меня с ERT в 2011 году^[306].

– Мы ведь вроде планировали новую эру ERT? – спросил я. – Неужели мы восстановим компанию только для того, чтобы вернуть Лабиса? Неужто все настолько плохо, что настала пора обратиться к старым практикам прямого государственного контроля за популярным массовым вещателем?

Сагиас пожал плечами.

– Мне упомянули его имя, – ответил он. – Что слышал, то и повторил. Поговорите с Паппасом.

На следующий день в кулуарах очередного заседания «военного кабинета» я столкнулся с Паппасом, который имел ранг государственного министра, отвечавшего за СМИ.

– Вы действительно собираетесь снова поставить Лабиса во главе ERT?

– Не говорите ерунды, – отрезал он. – Еще чего не хватало!

Успокоенный, я поинтересовался, чьи кандидатуры он всерьез рассматривает. Паппас назвал мне Йоргоса Авгеропулоса, гениального молодого режиссера-документалиста и бывшего военного корреспондента. Выбор показался мне отличным. Тем вечером я сказал Данае, что зря, похоже, сомневался в Паппасе. Как выяснилось, я поторопился с выводами.

Между тем при каждой встрече с нашим министром культуры я спрашивал о возвращении Аны Кафеци в EMST. Когда же вы ее наконец вернете? – не отставал я.

Как только сможем, обычно отвечали мне; порой этот стандартный ответ разнообразили обнадеживающие заявления типа «Она единственная сможет правильно руководить музеем, единственная, кто способен сделать его значимым в мировом масштабе». Я был солидарен с этой точкой зрения.