Wo alle Strassen enden (СИ)

— Там видно будет, — развел руками Готтфрид, оглядываясь на Алоиза — тот ему многозначительно подмигнул.

— Вот эта дверь, Готтфрид, — Магдалина кивнула на аккуратную чистенькую дверь в самом конце коридора. — Смелее стучите, она точно там.

— Я же не побеспокою ее?

— Не переживайте, она скажет вам, если не захочет вашего общества, — Магдалина улыбнулась. — Я вас оставлю, Готтфрид. Если что, я внизу.

Она упорхнула, а Готтфрид остался один на один в темном коридоре с этой светлой дверью. Что, если она погонит его прочь? Что, если это вовсе не вежливо? Он набрал в грудь побольше воздуха и постучал в дверь.

— Одну минуту, — послышалось из-за двери; потом раздался звук шагов и дверь распахнулась.

В проеме стояла Мария. В светлом шелковом халате, отделанном кружевом, светлые волосы рассыпались по плечам и спадали на спину, кожа — точно прозрачная.

— Готтфрид, — она, казалось, обрадовалась ему. — Проходи скорее. Не обращай внимания, я сегодня в домашнем…

Комната была на удивление светлая для такого места, хотя и небольшая. У окна стояла довольно широкая кровать с резной спинкой, похожая на те, что были до Катастрофы, у стены — громоздкий шкаф, у другой — письменный стол и колченогий стул.

— Прости, у меня и посидеть-то толком негде, — оправдывалась Мария. — Садись вот, на край кровати.

— Я не помешал тебе? — осведомился Готтфрид. — Магдалина сказала, ты плохо себя чувствуешь… Я могу уйти.

— Нет-нет, останься… Хочешь, попросим Магдалину принести ужин сюда?

— Ты голодна? — он сел на край кровати, она устроилась рядом.

— Немного…

Вскоре Магдалина принесла им запеченного мяса с овощами и бутылку розового вина. Готтфрид разлил вино по бокалам и протянул один Марии. Еду они поставили на стул и теперь сидели рядом, плечом к плечу.

— Давай мы выпьем за наше знакомство? — предложила Мария. — Чудесное знакомство!

Готтфрид согласился и пригубил вино. У него голова шла кругом: от всего проклятого дня, от ночного кошмара, который он опять некстати вспомнил, от вина, от близости Марии…

— Что с тобой? — он посмотрел на Марию. Она выглядела какой-то возбужденной, даже глаза подернулись странным блеском.

— Готтфрид… — она накрутила прядь на палец. — Бывает ли такое, что тебя одолевает беспричинная хандра? Все вроде бы хорошо, но что-то не так. Что-то гнетет, сон нейдет, кусок в рот не лезет.

Он задумался. Еще вчера бы он ответил отрицательно, но прошедшая ночь переменила его отношение к подобным, как он сказал бы раньше, глупостям. Все его невзгоды обычно имели вполне понятные, порой даже осязаемые причины. Возможно, когда-то давно и было что-то подобное, но позабылось, истерлось, истаяло.

— Пожалуй, да.

— Надо же! Партийцы тоже обычные люди, — она мелодично рассмеялась и провела кончиком пальца по пуговицам кителя.

— Каким же нам еще быть? — усмехнулся Готтфрид, отрезая кусок мяса и отправляя его в рот.

— Разное говорят о вас, — уклончиво ответила Мария.

— Что ж ты… Раньше партийцев не видела?

— Видела, — Мария повернулась к нему. — Но не так близко…

Готтфрид и сам не заметил, как она придвинулась к нему, как провела кончиками пальцев по его щеке — его тело словно пронзило электрическим разрядом. Он перехватил ее за запястье — удивительно тонкое, и притянул еще ближе и обнял. Обнял нежно, зарываясь носом в мягкие волосы — и не разберешь, прямые ли, волнистые, пахнущие чем-то тонким и приятным. Они растянулись поперек кровати, она в своем халате, тонком и струящемся — Готтфрид заметил, как ткань натянулась на небольших четко очерченных сосках, — он как был, в форме и чудовищно тесных галифе. Они смотрели друг на друга, улыбались; Мария взъерошила его отросшую челку. Он еще приблизился к ней и легко коснулся губами ее губ — мягких, сладковато-горьковатых, манящих.

Готтфриду вспомнилось, как Аннеке выбирала позы, приговаривая: “Глаза бы мои на тебя не смотрели”. Как другие девушки совершенно не хотели целоваться с ним, и если на быстрый секс он еще мог претендовать, то подобные ласки в его жизни были огромной редкостью.

Мария ответила. Жарко приникла своими губами к его, обвила шею руками, придвинулась теснее, прижимаясь к нему всем телом. Готтфрид гладил ее спину, прикрытую лишь тонким шелком и целовал, целовал… Мария слегка отстранилась и принялась расстегивать пуговицы на его кителе. Готтфрид запоздало пожалел, что не принял после работы душ — на чертовом собрании с него семь потов сошло. Но, похоже, Марии было все равно. Он содрал мешающий галстук и притянул Марию к себе. Она дышала часто и тяжело, ерошила его волосы и запрокидывала голову, а он целовал ее шею, ямку над ключицей и ощущал, что сходит с ума: от ее нежной кожи, от ее запаха, от ее нежности. Его переполняло желание, казалось, оно было готово вот-вот выплеснуться, а Мария только прижималась теснее, и он ощущал жар ее тела.

Готтфрид осторожно обнажил ее плечо и принялся покрывать поцелуями бледную кожу, а Мария улыбалась и смотрела на него своими синими глазами, которые теперь казались черными.