Wo alle Strassen enden (СИ)

Алоиз и Готтфрид переглянулись. Употребление коньяка с кофе в умеренных количествах не возбранялось, и чтобы получить такую выволочку на работе, нужно было напиться вдрызг, желательно, с самого утра и устроить форменный дебош. Уж Алоиз это знал совершенно точно — из личного опыта. Но на сей раз ничем подобным не пахло. Выходило, что кто-то возвел на них форменный — почти — поклеп.

— Готтфрид Веберн! — политруку было явно мало. — Ваше поведение в экспедиции под руководством оберайнзацляйтера Штайнбреннера также недостойно арийского, — Готтфриду показалось, что Хоффнер скривился, — ученого! Прямое неоднократное нарушение техники безопасности! Подумать только! И вы — ученый Арийской Империи!

Готтфрид почувствовал, что у него мокрые не только руки — кажется, рубашку можно было выжимать.

— Также имеются свидетельства, что вы склонны смешивать работу с личной жизнью. Арбайтсляйтер Веберн, вы должны помнить, что подобное недопустимо! Член Партии и арийский ученый должен быть нелицеприятен! Слышите!

По толпе прокатился ропот. Если к пьянству относились довольно снисходительно, пока оно не перерастало в длительные запои, то нарушение техники безопасности было чуть более серьезным проступком. А вот пристрастность в работе порицалась и осуждалась. Готтфрид бы не удивился, если бы теперь половина из его шапочных знакомых предпочла бы пройти мимо него, якобы не заметив, лишь бы не подавать ему руки.

— Оберайнзацляйтер Берг, вы свободны. Арбайтсляйтер Веберн, в связи с тяжестью и комплексностью ваших проступков, вы лишаетесь завтра выходного дня и с восьми утра до семнадцати часов принимаете участие в общественно-полезных работах по наведению порядка в… — политрук сделал паузу. — В Медицинском экспериментальном отсеке.

Готтфрид тяжело вздохнул — это была одна из самых гадких и грязных работ, какую ему когда-либо поручали. Частенько на подобные работы отряжали скелетов из трудовых лагерей, студентов младших курсов и совсем проштрафившихся партийцев постарше. Но никогда на его памяти никто из начальников подразделений, даже мелких, не получал такого наказания. Был бы его чин хоть немногим повыше, его бы ни за что туда не отправили.

— Вы свободны, Веберн. Ах да, приведите в порядок ваш внешний вид. Вы руководите подразделением и должны во всем соответствовать!

Политрук продолжил что-то говорить, но Готтфрид не слушал. На ватных ногах он шел к своему месту. Кровь стучала в висках, шумела в ушах, бросилась в лицо, горели даже кончики ушей. Все смотрели на него, на его неаккуратную стрижку, и наверняка думали, что он — пьяница, кутила и дебошир. Еще и склонный к адюльтерам прямо на работе. Руководитель подразделения, имеющий звание арбайтсляйтера. Получивший наряд в Медэксперотсек. Кажется, ниже падать было некуда.

Он заметил торжествующий взгляд Штайнбреннера и разозлился. С экспедицией было понятно: на него донес Штайнбреннер, который сам же и вынудил его нарушить технику безопасности! А вот с якобы пьянством на рабочем месте… Может, Вальтрауд проговорилась мужу? Может, они с Алоизом забыли вымыть кружки? Но этого Вальтрауд точно не могла знать… Да и кружки они, кажется, мыли… Или все-таки нет?

Он погрузился в пучину своих невеселых мыслей до того, что пропустил многоголосый крик “Хайль фюрер!” и получил ощутимый тычок в спину от Алоиза:

— Чего молчишь? Эй, да на тебе лица нет!

— Потерял, — буркнул Готтфрид. — С остатками совести пропил.

Они протискивались сквозь слишком узкие для такой толпы двери конференц-зала.

— Знаешь что, ты это… Нос не вешай… — дернул его за рукав Алоиз.

Готтфрид почувствовал легкий озноб. Насквозь мокрая рубашка противно липла к спине, и оставалось надеяться, что хотя бы на кителе не проступили темные круги под мышками.

— Да ну тебя… — Готтфрид стиснул зубы.

Очень хотелось разбить в кровавую кашу самодовольную рожу Штайнбреннера. Так, чтобы под кулаками хрустели кости, лопалась тонкая белая кожа, а сам Штайнбреннер в какой-то момент начал просить его перестать, а потом и вовсе бы заткнулся. Желательно, на веки вечные.

— Готтфрид, — Алоиз схватил его за плечо и как следует встряхнул. — Ну бывает. Что теперь? Ну напились. Не мы единственные. Ну нарушил технику безопасности… Тоже не единственный. Личное? Ерунда. Все, кто увидит результаты работы твоей группы, поймут, что это брехня! Ну попротираешь денек кровь и блевотину…

— Да плевать на блевотину! — огрызнулся Готтфрид. — Я здесь только три недели, а такой послужной список! А Агнета? Она-то вообще не виновата ни в чем…

Готтфрид представил себе, как будут смотреть на нее, и ему стало невыносимо стыдно.

— Агнета должна была с самого начала думать, что в физике ей делать нечего, — отрезал Алоиз. — Шла бы в учительницы, секретарши или, на худой конец, врачи…

— Это ей нечего делать в физике? Это ей нечего делать в физике?! — взорвался Готтфрид.

Он остановился посередине коридора и гневно посмотрел на друга. Люди, шедшие с партсобрания, обходили их по кривой, бросая на обоих осуждающие взгляды.