Wo alle Strassen enden (СИ)

Готтфрид вздрогнул. Он вспомнил слова Адлера об отлове. И он видел, что делали с теми, кто угодил в лапы Партии. Пусть это было и правильно, нужно же как-то изучать последствия радиации, но, если эти унтеменши ненавидели текущий порядок, то вряд ли бы пошли на испытания добровольно.

— Наверное, ты прав. Но вот чего я никак не пойму, так это того, зачем нас спас этот мерзкий таракан, — Готтфрид потер затылок.

Алоиз не успел ничего ответить — дверь распахнулась, и на пороге снова появилась Магдалина с подносом. От тарелок разносился изумительный запах тушеного мяса. А за ее спиной стоял мерзкий таракан Тило собственной персоной. Как и всегда — в неизменном фраке.

— Интересно, это точно не какая-нибудь крыса с нижних уровней? — усмехнулся Алоиз.

— Тихо ты, — шикнул Готтфрид. — Какая разница?

Магдалина выставила перед ними тарелки, улыбнулась и упорхнула. Тило притворил за ней дверь, прошел и сел на колченогий стул.

— Ну, вижу, аппетит есть, — довольно резюмировал он. — Кажется, вы вчера хотели подробностей?

Готтфрид смолчал: он очень хотел подробностей, но вовсе не желал видеть Тило. А так как найти компромисс в этом деле с самим собой у него не выходило, он попросту кивнул, стараясь смотреть только к себе в тарелку.

— Да-да! — живо включился Алоиз. — Очень хотели! А то, пребывая в неведении, этот товарищ, — Готтфрид даже не глядя не друга, почувствовал, как тот кивнул в его сторону, — уже строит теории, одна другой краше!

— А что, у него есть поводы их строить? — Тило явно улыбался своей гаденькой улыбочкой. — Он — фигура стратегического значения для Империи?

— Вы даже не представляете себе масштабов, — процедил Готтфрид, так и не подняв головы.

— Не представляю, — легко согласился Тило. — Я обычный пианист.

— У которого за пазухой всегда найдется пара гранат со всякими чертовски актуальными веществами, — огрызнулся Готтфрид и наконец посмотрел на Тило в упор.

Тило рассмеялся, слегка надтреснуто, щуря бесцветные глаза:

— Конечно! Я же живу здесь! Знаете, сколько раз на этот бар нападали?

— Наслышаны, — покивал Алоиз. — Вы рассказывайте, пожалуйста. Не обращайте на Готтфрида внимания, он после вчерашнего не в себе.

Готтфрид стиснул зубы. Он никак не ожидал от Алоиза такого предательства.

— А вы ешьте! — Тило махнул рукой. — А то остынет ведь, — он откашлялся, вытащил папиросу, смял мундштук: — Вы же не возражаете, Готтфрид? А то без курева такие рассказы совсем невмоготу.

Готтфрид кивнул — в конце концов, это была не его квартира. Тем более он слишком хотел услышать, что скажет этот мерзкий тип. Раз уж он терпит его, то уж дым потерпит и подавно.

— Молодые люди, — Тило закурил, — вам что-то говорит название “Пираты Эдельвейса”?

Готтфрид и Алоиз переглянулись и кивнули.

— До катастрофы это была антиправительственная банда, — ответил Алоиз. — Но их всех расстреляли. А после Обнуления и вовсе никого не осталось.

— У вас неверные сведения, — Тило скривился. — Они никогда не исчезали полностью. Сколько бы их ни травили, ни пытали и ни расстреливали, они всегда подавали новые и новые ростки. Потом, после Катастрофы, к ним примкнули зараженные.

— Так там не только зараженные? — удивился Готтфрид.

— Этого я не знаю, молодой человек, — лицо Тило вновь приобрело характерное надменное выражение. — Вы так спрашиваете, будто бы я вхож в это тайное общество.

— А это не так? — Готтфрид посмотрел ему прямо в глаза.

— Вы готовы меня в этом обвинить?

— Прекратите, сейчас же! — рявкнул Алоиз. — Тило, рассказывайте, прошу вас!

— Чтобы завтра ваш друг за этот рассказ положил на стол в гестапо на меня донос? Увольте, — Тило выпустил облако дыма в сторону Готтфрида, как тому показалось — совершенно намеренно.

— Да не буду я ни на кого доносить! — воскликнул Готтфрид. — Рассказывайте. — он отвел глаза от внимательного взгляда Тило. — Пожалуйста, — тихо добавил он сквозь зубы.

— Хорошо, — тот покивал и повел плечами — свисавшие по бокам от спинки стула фалды, как гигантские надкрылья, пошевелились. — Сначала это были подростковые организации. Даже не организации — шайки неприкаянных детей, не желавших жить так, как завещала Партия. Потом… Потом нашлись люди, которые стали направлять этот поток агрессии во вполне единое русло. Пусть они и не признавали почти военного однообразия фюрерюгенда, но они точно также объединялись под эгидой одной идеи; идеи, в самой сути своей обреченной на провал: они предлагали лишь одно — быть против. Много ли вы знаете в истории примеров, когда люди, бывшие активно против чего-то, но не предлагавшие никаких “за”, добивались чего-то значимого?

Готтфрид задумался. До Великой Катастрофы он был еще слишком мал, а после, как только ему исполнилось десять, он охотно и с энтузиазмом пошел в Юнгфольк, а после — в Фюрерюгенд. Каждый мальчишка из их класса панически боялся остаться за бортом этих организаций, это означало жизнь на обочине. Чтобы не состоявшего в Юнгфольке взяли в Фюрерюгенд, а не состоявшего в Фюрерюгенде — в Партию? Такого не было. Ну, или почти не было. Он даже помыслить не мог, что кто-то мог бы быть против!