Wo alle Strassen enden (СИ)

Келлер отвлеклась на колбаски, Готтфрид решил последовать ее примеру. До него доносились обрывки разговора Алоиза и Биргит — они горячо обсуждали какие-то технические детали. Народа в баре все прибывало, Барвиг даже вынес пару небольших дополнительных столов, любителям потанцевать в этот раз пришлось остаться на местах.

В один прекрасный момент в баре появился Штайнбреннер. Готтфрид скосил глаза на Алоиза — тот, увлеченный беседой, не заметил появления их давнего недруга. Штайнбреннер тем временем успел занять маленький столик в углу около сцены — Алоиз как раз сидел к нему спиной, — откуда только-только ушла уже изрядно подвыпившая парочка, и подозвал Магдалину. Готтфрид скривился, увидев, как резво она побежала к нему: ее лица видно не было, но Готтфрид был уверен, что она вся сияла. Штайнбреннер взял Магдалину за запястье и, когда она наклонилась к нему, что-то ей сказал. Она замотала головой — видимо, объясняла, что не может сесть к нему за столик. Тот скорбно покивал — Готтфрид едва не подавился содовой: он впервые видел на физиономии Штайнбреннера столько кроткое выражение и даже не был уверен, что тот на него вообще способен. Впрочем, стоило Магдалине отойти, как Штайнбреннер скроил весьма привычную мину: злобную и презрительную. Конечно — он не выносил, когда ему отказывали. Еще со школы.

Штайнбреннер заметил его, но на сей раз подходить не стал, лишь еще сильнее скривился. Интересно, визит гестапо — его рук дело?

Мария допела и подошла к их столику, кутаясь в тончайший газовый шарф.

— Доброго вечера! — она оглядела всех собравшихся, особенно пристально смерив взглядом Биргит. — Вы не станете возражать, если я на какое-то время украду у вас херра Готтфрида?

— Главное, не крадите его у Партии, — усмехнулась Келлер. — А так… Я полагаю, он задолжал вам какую-нибудь милую ерунду, вроде вечерней прогулки?

— Совершенно точно, достопочтенная фрау! — Мария рассмеялась. — Готтфрид, вы пойдете?

— Как я могу не пойти? — он развел руками.

— В таком случае я сейчас переоденусь и спущусь!

— Ох, пропадешь, — покачала головой Келлер. — Такая заманит в сети — нипочем потом не выберешься!

— А надо? — удивился Готтфрид и тут же уточнил: — Выбираться?

— Да, в общем, нет, — Келлер махнула рукой. — До тех пор, пока любовь к женщинам не мешает любви к Отечеству и Партии.

Готтфрид только деловито покивал и, допив оставшуюся в стакане содовую, пошел к лестнице, чтобы встретить Марию там. Музыканты играли какую-то вещь Глена Миллера — Готтфрид совершенно не помнил их по названиям. Он стоял у лестницы и думал, как хорошо было бы, чтобы Алоиз позабыл свои терзания из-за недотроги Магдалины — ну что мешало ему просто периодически ужинать с ней и говорить ни о чем? Да и о чем вообще можно с ней разговаривать? Может, конечно, и можно о чем-нибудь, но Готтфрид никак не мог себе этого представить. Наверное, стоило бы поинтересоваться у друга — как минимум одну ночь, пока они были не в самой лучшей форме, Магдалина провела у его постели. Не могла же она все время молчать? Другое дело Биргит!

Готтфрид посмотрел на лестницу — Марии все не было. Музыканты, как ему показалось, безостановочно играли одну и ту же пьесу уже, наверное, четвертый или пятый раз кряду, хотя и с какими-то изменениями. Мария говорила, как это называется, но он совсем позабыл. Что-то вроде экспромта, но как-то по-другому.

Они играли и играли, и Готтфрид заволновался: вдруг что-то произошло, а он и не услышал? С другой стороны, это был дом Марии, вряд ли бы кто-то здесь стал желать ей зла… Таракан Тило, которого Готтфрид по-прежнему недолюбливал, был на сцене и играл. Играл, к его чести, хорошо, хотя Готтфриду все же чудилась в его музыке нотка излишнего самолюбования. Вот и теперь он, с выражением превосходства на лице, выводил какой-то быстрый пассаж, больше похожий не на мелодию даже, а на хаотичное нагромождение звуков. Готтфриду показалось, что от Глена Миллера не осталось более ничего — только ритмически организованная какофония, в ушах у него зашумело, а руки снова вспотели. Только он собрался все-таки подняться, на лестнице показалась Мария.

— Я волновался, — он сжал ее руку.

— Пустяк, — отмахнулась она. — Не могла найти подходящий шарф. Один слишком легкий, второй — жаркий, а третий я, оказывается, испачкала в помаде.

Он посмотрел на нее — Мария была как-то бледна, тяжело дышала и часто моргала, точно собиралась заплакать. Они вышли на свежий воздух — на улице было куда тише и прохладнее. Готтфрид развернул ее к себе за плечи:

— Ты плакала? Что произошло?

— Нет-нет… Ничего, — она закусила губу и отвела взгляд.

— Мария…

— Готтфрид! — она обняла его и уткнулась лицом в его шею. — У меня из головы не идет все то, что произошло за эти дни! Вас чуть не убили! Потом эти ужасные, бесцеремонные… — она осеклась, отпрянула и прикрыла рот рукой: — Мне не стоило этого говорить. Ты теперь обязан…

— Доложить? — он приподнял ее за подбородок, заглядывая ей в глаза — Мария отвела взгляд. — Брось! Любой бы нервничал! Они вытащили нас из постели.