Wo alle Strassen enden (СИ)

Первые два кофра оказались пустыми. В третьем лежал образец радия — задокументированный, разумеется. В пятом — урана. Заветный девятый, третий с конца, тот, в котором лежал дневник, оказался… совершенно пуст.

— Покажите опись, — потребовал Фукс. — Наши эксперты сейчас проверят соответствие. И потом мы займемся вашим кабинетом.

Готтфрид, точно на автопилоте, выполнил все указания. Он не мог даже представить себе, куда делся дневник. В его голове множились предположения, одно краше другого, но самым основным подозреваемым оставался Айзенбаум. Конечно, еще был Штайнбреннер, однако он никак не мог попасть в лабораторию. Разве что они сговорились?

Да еще и пропавший антирадин. Готтфрид проклинал себя на все лады — ну как, как он мог допустить такую досадную оплошность? Он пытался припомнить, не оставался ли препарат на столе, когда они уходили, но у него не получалось. Вроде бы, все было чисто. Или нет?

В кабинете не обнаружили ничего запрещенного или сомнительного. При первичном осмотре оба образца веществ оказались соответствующими описи.

— Подпишите протокол, что с нашей стороны не выявлено нарушений, — Фукс сунул Готтфриду под нос бумагу. — Вы здесь, а вы, — он кивнул на Алоиза и Айзенбаума, — тут и тут.

— С удовольствием, — скривился Готтфрид.

— А повестку ждите, — ухмыльнулся Фукс. — Не переживайте, мы не забываем ни о ком. Хайль фюрер!

Он щелкнул каблуками и вышел, его подчиненные стройным шагом устремились за ним.

— Это уже слишком! — воскликнул Айзенбаум, когда за гестаповцами закрылась дверь. — Можно было бы терпеть, хотя и с трудом, начальника алкоголика, дебошира и потаскуна! Но вы, Веберн, еще и преступник! Уголовный или политический — все едино! Я не стану этого терпеть, слышите!

— Я не преступник, — возразил Готтфрид. — А вам, кажется, хауптберайхсляйтер Малер уже дал исчерпывающий ответ. Точнее, категорический отказ в переводе.

— Но теперь дело приобрело иной поворот, Веберн. — прошипел Айзенбаум.

— Прекратите, — вмешался Алоиз. — Это могло быть что угодно: от штатной проверки до поклепа.

— Гестапо никогда никого не подозревает просто так! — Айзенбаум задрал нос. — Значит, вы дали повод! А я не желаю иметь с этим ничего общего! Ваш отец свел в могилу моего, а теперь вы решили заняться тем же самым! Я не позволю себя одурачить! Эта ваша идея с пушкой… Это…

— Что же это? — Готтфрид из последних сил старался казаться спокойным. — Измена? Саботаж? Намеренный подрыв военной мощи Империи?

— Я пока не знаю, — покачал головой Айзенбаум. — Но докопаюсь до ваших мотивов, Веберн.

Он вышел, хлопнув дверью.

— Мало того, что тупой идиот, так еще и невоспитанный, — отметил Алоиз.

— Он не идиот, — вздохнул Готтфрид, опускаясь в кресло.

— А что, он разве прав? Может, ты еще и придерживаешься антипартийных взглядов?

— Может, и придерживаюсь, — пожал плечами Готтфрид. — Ну посуди сам — эксперименты на людях. Непартийные, лишенные будущего. Справедливо?

— Ты, верно, шутишь, — неуверенно проговорил Алоиз, садясь напротив. — Ты не заболел? Или на тебя так ссора с Марией подействовала?

— Конечно, шучу, — печально отозвался Готтфрид. — Не могу же я говорить такое всерьез.

Он разозлился на себя. В последнее время он чаще и чаще думал в подобном ключе, а теперь, когда выдалась возможность поговорить об этом с Алоизом, он совершенно позорно пошел на попятную. Даже если бы Алоиз его сдал, пожалуй, это было бы верно. Пожил бы месяцок на перевоспитании, в конце концов, наверняка там вовсе не страшно. А все ужасы, которые об этом распространяют, распространяют враги Партии. Ведь им совсем невыгодно, чтобы оступившиеся возвращались в строй. Готтфрид вспомнил телят из своего сна и потряс головой, чтобы прогнать наваждение.

— Ты что-нибудь понял? — спросил он у Алоиза. — Где?..

— Не знаю, — Алоиз поджал губы. — Но у меня две версии: либо под тебя кто-то копает и хочет подставить, либо у тебя завелся ангел-хранитель.

— Кто?

— Ну, это я в переносном смысле, конечно, — улыбнулся Алоиз. — Моя мать так мне в детстве говорила. Так-то мы давно выросли и знаем, что сами по себе только вши заводятся. Но посуди сам — этой проблемы сейчас нет, ты можешь спокойно работать дальше!

— Ага, — усмехнулся Готтфрид. — Пока этот дневник не выплывет в столе у, например, начальника гестапо? Или где-нибудь еще?

— Мы ничего не можем с этим сделать, — развел руками Алоиз. — Значит, продолжаем работать на благо Империи!

*

— Прекрати ломать голову над тем, куда делся дневник, — в очередной раз ворчал Алоиз, намазывая паштет на хлеб. — Ты все равно не узнаешь, пока он где-то не выплывет.

— Ну давай подумаем, — не сдавался Готтфрид. Он сидел на казенном стуле в квартире Алоиза, поджав под себя одну ногу и отбивал по столу ритм какой-то засевшей в голове песенки, только вот какой, никак не мог вспомнить.

— Из тех, кто как-то раз спас нам задницы, можно вспомнить Тило.

— Мерзкий таракашка, — Готтфрид дернул головой.

— Мерзкий, не мерзкий, а, если бы не он, нам бы с тобой смерть избавлением показалась бы.

— Да уж, — вынужденно согласился Готтфрид. — Еще этот антирадин.