Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Голос командира тремтів. Він заїкався зі страху, хотів наказувати щось солдатам і не знав, що їм сказати. Потім трохи зібрався з духом і наказав командирові першого взводу обшукати нас.

Мабуть, емведешників інструктували, як завжди в таких випадках:

— Державні злочинці особливо небезпечні, озброєні і відчайдушні. Не бажаючи повертатися у концтабір, можуть застосовувати зброю, тож будьте обережні й сміливі.

Такі інструкції залякували і солдатів і офіцерів. Цей страх виявлявся у всіх їхніх наказах і діях, дарма що у нас зброї ще не було.

Рота, яку спрямували ловити нас, була розосереджена по всьому селу і спостерігала за всіма місцями, де ймовірно ми могли з’явитися.


* * *


Чинити опір чи тікати не було жодної можливости. Нас закували в ручні кайдани, посадили у різні авта і привезли до слідчого ізолятора Рівенського облуправління КДБ.

Небо почало сіріти. Ми цілу ніч не спали, коли я опинився в камері з ліжком, то відразу заснув.

В яку камеру посадили Олійника, не знаю. Мабуть, у другому кінці коридору, щоб не могли перестукуватися чи поговорити через унітази. Спати мені дали не більше двох годин. Підняли. Голова, як бубон, гула. Привели до кабінету слідчого. Посадили неподалік від нього навпроти стола. Біля стіни за метр від мене сидів старшина. Другий мент сидів поруч зі слідчим. Слідчий сказав:

— Мені доручили вести вашу справу, тож слід познайомитися. Я слідчий з особливо важливих справ майор Позуботков. Як ваше прізвище?

— Ви знаєте, як моє прізвище.

— Я мушу записати в протокол з ваших уст.

— Вам доведеться писати це не з моїх уст.

— Ви відмовляєтеся відповідати на питання?

— Так, відмовляюся.

У цей момент двері камери відчинилися і до камери зайшли — як ти думаєш, хто? Заступник оперативного уповноваженого КДБ Яваського управління підполковник Потапов і начальник Рівненського слідчого ізолятора КДБ.

— Ну, що Семенюк, — уїдливо проскрипів крізь зуби мордовський кадебіст, — погуляв на волі?! Вражина!.. Розмахується і з усієї сили б’є мене в сонячне сплетіння. Я похитнувся назад, випростався, стискаю кулак і намірився загатити йому в щелепу, але старшина, що сидів поруч, схопився і відбив мій кулак у бік.

— Ага… то ти ще й боронитися хочеш! — заверещав Потапов і садонув мене вдруге у сонячне сплетіння. Підскакує старшина і б’є мене у спину.

— Ти знаєш, що таке камерний футбол? — заверещав мордовський кадебіст. Зараз відчуєш! І другий старшина б’є мене в груди. Я лечу на першого. Слідчий встав із-за столу і дивиться, а начальник слідчого ізолятора і мордовський кадебіст стоять у готовності допомогти двом старшинам мене гамселити. Я знав, що перша, стояча, стадія цього “футболу” приводить ментів до сказу, і коли людина вже нездужає стояти й падає додолу, то, оскаженілі, вони, переходячи від кулаків до носаків, можуть поламати ребра, руки, ноги і загалом можуть затовкти на смерть, тож старався триматися на ногах, проте черговий удар мене збив з ніг і я повалився.

— Досить! — наказав начальник слідчого ізолятора. — Старшина, принеси наручні кайдани, ми йому зв’яжемо залізом руки. “Семенюк, — звернувся він до мене, — назвіть ваше ім’я і прізвище слідчому для протоколу”.

Я промовчав.

— Майор Позубоков, — звернувся до слідчого начальник ізолятора, на підставі рапорту командира роти капітана Пузанова про затримання Антона Олійника і Романа Семенюка підписуйте постанову про порушення кримінальної справи проти Романа Семенюка за статтею про втечу з місць ув’язнення. Старшина Миглюс, відведіть Семенюка до камери! А я дам вказівку належно оформити прибуття в наше розпорядження двох затриманих націоналістів.

Начальник ізолятора і мордовський кадебіст вийшли з кабінету. За хвилину прийшов мент з наручними кайданами. Я нездужав чинити опір, і він надів їх на мої руки в мене за спиною.

— То як ваше прізвище, ім’я та по батькові? — повторив слідчий питання.

Я промовчав.

— Не хочете говорити?

Я промовчав.

— Нічого, ще заговориш! — гаркнув роздратовано. — А тепер іди до камери. Старшина, відведіть його. В камері кайдани здійміть.

Я встав. Вся верхня частина тіла горіла жагучим вогнем. Ступив крок і коли поставив ногу додолу, гострий біль шпигонув у правому нижньому ребрі і в лівому — посередині і, здається, не було такої клітинки тіла, щоб не боліла.

— Що, болить? — злорадно кинув слідчий мені у спину. Бач, як тут уміють!

— Бачу, як умієте.

— А якого ж вороги радянської влади хочуть до себе ставлення? Двері кабінету зачинилися, і я почовгав потихеньку до камери.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное