Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Я — Василь Кархут з Буковини. Приємно познайомитись. Медицину студіював у Чернівцях і Відні, а практикую найдовше у Московщині, в концтаборах. Що, потрапили в Галичину, надихалися її націоналізму, вирішили рятувати Україну й опинилися за ґратами?

— Пане докторе, не зовсім так. Не Галичина мене зробила націоналістом, а любов до України.

— Цікаво буде побалакати, тим часом виконаймо наш медичний обов’язок. Скажіть, будь ласка, що вас турбує?

— Нічого особливого, якщо не вважати…

— Що, в яйцях щось ворушиться, — перехопив моє речення лікар.

— Так, справді, в яйцях ніби щось повзає чи ворушиться і вони наче спухли.

— Ви не перший, о, далеко не перший, хто так каже.

— Від чого б це? У мене такого ніколи не було.

Лікар обмацуючи, питає:

— Вам при вході до їдальні давали вітамінні драже? Ви їх споживали?

— Споживав.

— Скільки разів і по скільки?

— Чотири рази по два-три драже…

— Іншим старшина давав також по два-три драже?

— До їдальні я завжди ходжу зі своїми друзями. Я дуже не приглядався, але так розумів, що їм також давали по два-три драже.

— Може бути, що ті вітаміни застарілі і тому викликали оцей такий симптом. Якщо це не припиниться упродовж тижня або якщо будуть пухнути, то приходьте сюди до мене, а наразі утримайтеся від тих вітамінів.

— Пане лікарю, а хіба в зоні здоров’ям в’язнів займається ще хтось, окрім лікарів?

— Пане Лук’яненко, ви добре знаєте, що існує установа, яка ретельніше слідкує за здоров’ям в’язнів, аніж медицина, хоча ж і медицина тут емвеесна.

— Нам вітаміни перед їдальнею роздають менти. Хто їм дає ці вітаміни?

— Санчастина. Проте немає жодної гарантії, що їх не приніс чекіст і не дав ментам особисто чи через якусь медсестру. А з іншого боку, і в саму санчастину вітаміни можуть потрапляти від чекістів.

— Вітаміни можуть бути недобрі, бо застарілі, а може бути, що й спеціяльно зготовлені?

— Я вам нічого тут конкретного сказати не можу.

— Гаразд. Хай це буде на потім.

— У мене, пане Лук’яненко, ще одне медичне питання до вас: як ви переносите мороз?

— Легше, ніж спеку.

— Це добре, бо спеки в Мордовії не буває. Добре, мушу прийняти іншого в’язня, того не затримуватиму вас більше. Хотів би побалакати з вами за межами санчастини і не про хворобу та її лікування. Призначте час.

— Пане лікарю, я радий буду нашій зустрічі в найближчі дні.

— Бувайте здорові, — простягнув він мені руку на прощання.

— До побачення, — відповів я і вийшов з кабінету.

За півгодини ми зі Степаном Віруном стояли в черзі за вечерею. Черга починалася надворі і повільно просувалася до дверей їдальні. Час від часу двері відчинялися і група в’язнів з морозного повітря вскакувала до середини і там між рядами столів далі повільно просувалися до вікна, крізь яке кухар подавав миску з маленькою порцією ріденької картопляної ніщимної мнухи. По дорозі до цієї мнухи я коротко переповів Вірунові про знайомство з паном лікарем Кархутом.

— Е… — промовив Вірун, — пан лікар має велику європейську освіту, яку не дістають совітські громадяни. Та й людина він неабияких здібностей: знає німецьку і жидівську мови. Німецьку вивчив у Відні, а де вивчив жидівську? Мабуть, обертався у жидівському колі в Чернівцях. А може, вивчив спеціяльно, щоб до нього зверталися за медичною допомогою й жиди? У всякому разі не знаю іншого з українців, хто б знав жидівську мову. І це знання в таборах дуже йому допомагало, бо ж серед адміністрації нерідко зустрінеш жидів. Вони мали до нього більшу довіру, і це значно полегшувало йому табірне життя.

Трупові трощили череп молотком

Друга зміна закінчувала роботу о першій годині ночі. Заки вмиємося, перечекаєш, коли пропустять через прохідну варту, прийдеш до барака та щось перекусиш, то лягаєш спати біля другої години ночі. О шостій ранку загальна побудка. Я спав вельми чутливо, просинався о шостій і вже не міг заснути. Либонь, упродовж місяця намагався примусити себе після побудки ще спати, але переконався, що нічого не виходить, махнув рукою, перестав мордуватися й вирішив вставати о шостій разом з першою зміною й використовувати час з користю. Отак я й спав по чотири години на добу впродовж тижня. З’явилося багато вільного часу для читання. Пам’ять мав хорошу, і все, що читав чи про що розмовляв з людьми запам’ятовував. Потім вихідний, перезмінка, наступного тижня спав нормально, по вісім годин, надолужуючи недосипання попереднього тижня. В один з таких морозних днів після снідання взяв книжку “Магабхарата”, пішов до школи і сів читати. Коли це заходить Вірун і каже, що в лікарні помер в’язень, і його будуть вивозити сьогодні за зону.

— Ходім, — каже, — подивимося.

— Ходімо! — погодився я.

Ми стали прогулюватися трапом від штабу адміністрації до перепускної варти. Крім нас двох, неподалік ще гурт з чотирьох чоловік і кілька в’язнів поосібно — оце і все. Підійшовши до гурту, питаю:

— Чого так мало в’язнів вийшло сюди на проводи небіжчика?

— Він із білоруських поліцаїв. Був підмітайлом у штабі. Жив без друзів. Того нікому не потрібен.

— Але ж була жива душа.

З них ніхто не відповів, а Вірун каже:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное