За буйки (сборник)

Но в тот – единственный! – раз я вероломно нарушил неписаное правило. Я закрыл «Закат Европы», плотно сомкнул веки, и вдруг, неожиданно для себя, приоткрыл один глаз (левый), мгновенно запечатлев картинку, которая просто стоит у меня перед глазами, на самом видном месте, словно фотографии любимых на рабочем столе. Она проплыла мелкими шагами, покачивая бедрами, ее упругая грудь, украшенная капельками воды (Варька никогда не вытирается полотенцем после душа), подрагивала при ходьбе. Холеный, круглый и крепкий живот, потрясающий своей уместностью плотный клинышек русых волос, которые неизвестно почему сразу хотелось целовать. Никогда не забуду эту ликующую, нежную волну инцестуального восторга, всколыхнувшего меня. Варька знала себе цену. Какие стати!

Такое дуракам и не снилось. Славику, несомненно, было ради чего ждать. Он не зря терял время. Только вот… Ему бы имя сменить, что ли. Какой у вас взгляд, Серж, Петя! Плечики разверните, сожмите мою длань крепко, по-мужски, до хруста. Королеву играют слуги – и вы с готовностью изображаете величавых лакеев, сгибающихся под тяжестью собственного достоинства. Думаете, вы ей льстите? Ей нужен не слуга. Властелин (вот из кого получаются отменные слуги, возлюбленные).

Ей нужен был человек, с которым она расцветет ярко и умопомрачительно. Матерый. Сильный. Королевских человеческих кровей. Не обязательно старше ее по возрасту, однако с большим потенциалом. Вячеслав как минимум. С твердым взглядом и крепким рукопожатием.

Это закон жизни.

Я знал, что встреча с таким человеком возможна – и об этом приятно мечталось; но знал также, что этого может и не случиться (а эти предчувствия я быстро разгонял и рассеивал, не позволяя им принимать очертания внятных мыслей, которые быстро облекаются в геометрию законов).

Ночью я почти не спал. Мне все грезился неукротимый закон жизни, играющий то грозными, штормовыми, то ласковыми, перламутровыми тонами. А мачта гнется и скрипит… Мне хотелось кому-нибудь пожаловаться на излишне суровый закон, но сделать это мешало странное чувство: я был бы неискренен, если бы стал жаловаться. Мне грех было обижаться на закон, этот хлеб науки. Мой хлеб.

Среди ночи в кромешной темени сознания (в бескрайних просторах которого прячется время: сознание всегда чем-то напоминало мне вселенную) вдруг вспышкой кометы всплыла народная мудрость, больше похожая на насмешку над народной мудростью: как подумаешь, жить нельзя, а раздумаешься – и можно.

Под утро я уснул, нацепив улыбку, напоминавшую ломоть игривого месяца.

Меня разбудил резкий, похожий на предъявление незаслуженного обвинения телефонный звонок.

Звонила Юлька, моя бывшая студентка и моя нынешняя подруга, ровесница моей дочери – кстати сказать, до неприличия похожая на Варьку и внешне, и по характеру. Такая же грудь и такой же взгляд «с прозеленью омута». Наши отношения подобрались к такому этапу, за которым следует или все (то есть соединение судеб), или ничего (расставание).

Я не знал, на что решиться и тянул паузу, придавленный грузом ответственности, по большей части состоявшим из плотного вещества закона жизни.

Тем же тихим голосом и тем же тоном, что и у Варьки, Юлька сообщила мне ту же весть: она беременна.

Дежавю. Нет, двойня.

Она не сказала «у нас будет ребенок»; она сказала «я беременна». Есть разница. В первом случае мне не оставляют выбора, а во втором предоставляют его сколько угодно. На все четыре стороны, каждая из которых упирается в край света. Женское благородство – это расчет на мужское благородство.

Я растерялся настолько, что вместо того, чтобы быстро, без паузы произнести историческое для отношений двух любящих «как я рад!» или что-нибудь в этом духе (это будет вспоминаться потом всю жизнь, я же знаю), я с обессиливающим страхом подумал: «Как сообщить об этом моей дочери? Ведь она не поймет: она еще маленькая. Она и меня посчитает предателем. А ей надо беречься: ведь мы ждем ребенка, моего внука. Нам категорически не нужны стрессы».

Пока я думал об этом (время зависло, почти остановилось, зацепившись за какую-то тяжелую портьеру: потом я смогу запросто вернуться в «сию секунду» и пережить все заново), Юлька визжала по телефону жутко жизнеутверждающую серенаду: «Как я рада! Как я рада!»

– Чему ты рада, прелесть моя?

– Тому, что сказал: «как я рад».

– Разве я сказал именно так?

– Да, Михаил Григорьевич! Ты так сказал. Хриплым голосом, со слезой. Ты такая прелесть! Ты сделал меня счастливой!

Выходит, я опять раздвоился.

Значит, я все же произнес «как я рад».

Когда же я успел?

...

07 сент. – 17–18 ноября 2007

Золотая рыбка

Жил Владислав Антонович Елисей со своей женой Мартой Тарасовной, урождённой Кологривко, в добротном доме (сталинский ампир, стены полутораметровой толщины, огромные окна) по улице Морской. Они жили вместе уже ровно двадцать лет.