За буйки (сборник)

Перед глазами каменной грезой стоял незавершенный Собор Святого Семейства Гауди, с которым он ознакомился мельком (глянул как-то на телеэкран, а там в разных ракурсах крутилась картинка, поражающая воображение, откуда ни посмотри). Он видел его в деталях: огромные витые купола-свечи ввинчивались в небо, легко было представить себе несуществующую пока гигантскую свечу-храм в середине ансамбля; ключевые слова для творения зодчего подбирались легко – «огромный» и «соразмерный», причем, соразмерность скрадывала гигантский масштаб проекта, а громадность усиливала впечатление соразмерности; все вместе порождало невиданное благолепие: Собор, в котором не было ни одного прямого угла. Не храм, не костел – именно собор, ансамбль собранных воедино строений, в совокупности представлявших собой вызывающе великолепное подношение Господу Богу. Колоссальный ковчег, чудом перенесенный на твердь в сердце города.

Конечно, храм предусмотрительно спланирован в форме латинского креста, кто бы сомневался; разумеется, стены буквально испещрены сложнейшей символикой и визуальным объяснением тайн веры. Ох, уж эти объяснения…

Объясняет – значит, оправдывается, под этим подпишется любой верующий.

Невозможно было отделаться от мысли, что это прежде всего творение рук человеческих, и этот гимн в камне человек пропел в свою честь; предлог – во имя Господа нашего, аминь! – звучал в органной аранжировке мощно, но неубедительно, если не издевательски. Столь роскошный подарок (вспоминались простодушно-хитроватые данайцы, дары приносящие) неизбежно превращается в памятник творческим возможностям личности. О скромности творца не могло быть и речи. Более того, своим Собором Гауди словно бросал вызов Тому, в честь Кого он возводился. Творчество становилось силой, которую не стыдно было противопоставить высшим силам.

Священное сооружение La Sagrada Familia навевало кощунственные мысли. Оно упорно напоминало сказочный замок, где, должно быть, жутко страшно и вместе жутко весело заглядывать в углы и на чердаки, и всамделишность чистого искусства вызывала смешанные чувства. Столь совершенные творения всегда будут не только восхищать, но и угнетать человека. От великого до ужасного – один шаг, великое всегда будоражит не только здоровые, но и нездоровые чувства.

«Всего лишь зеркало…» не собор, понятно, а всего лишь роман…

Вот только не спрашивать себя, при чем здесь Собор Гауди, не пытаться думать в эту сторону. Кажется, это удалось. Во всяком случае, приятным сюрпризом оказалось то, что в этой адской пытке переиграть самого себя предусматривалась и такая стадия: тупик стал сочетаться с немотивированным оптимизмом. Забрезжил свет в конце тоннеля. И уже без страха он стал ждать: что впереди?

В конце концов, он устал: это хороший знак. Утро вечера мудренее. Сейчас главное уснуть. Добраться домой, выпить вина, уставиться в телевизор, дождаться, когда веки отяжелеют, потом отяжелеет тело – и уснуть. Утром он проснется с готовым ажурным замыслом. Уже сейчас это чувствует (ах, жизнь-творчество – это особый жанр).

Он переминался на пятачке тускло освещенного перекрестка. Здесь господствовал светофор. К продолжительно-серьезному красному подплыл снизу легкомысленно-недолговечный желтый – и веселую парочку сменил пронзительный оптимизм зеленого. Пора.

Посмотрел по сторонам. Ступил на зебру – выпуклые полосы, освеженные жирной белой краской, чередовались с крупнозернистым лоснящимся асфальтом, напоминающим спрессованные комья тучного чернозема. Почву. Мать сыру землю. Ту самую, куда пущены корни.

На зеленом табло в обратном порядке спешили к нулю секунды: девять, восемь, семь…

Он шагал в такт секундам: пять, четыре, три…

Из темноты бесшумно вынырнул изящно-хищный силуэт оскалившегося BMWэшной решеткой внедорожника. Ему показалось: высокий внедорожник неотделим от темноты, является ее продолжением, чем-то вроде быстрого и точного выпада черного кота, мягко, но уверенно бросившего вперед лапу. Чувства обострились настолько, что он ощутил в себе былую мощь молодого воображения. Любую картинку, обраставшую сюжетами, описать не составляет труда, слова, вырезанные из мрамора (каждое слово разбивать или выбрасывать будет мучительно), находятся моментально и располагаются в нише абзаца надежно и основательно. Надолго. Салон машины тепло освещен. За рулем расслабленно восседала красивая ухоженная женщина, не привыкшая ни в чем себе отказывать. Живя своей непрерывной женской жизнью, она совершала какие-то движения (тянулась за телефоном? за сигаретой? за сумочкой?). Мелькнуло и навсегда (то есть на доли секунд!) запечатлелось в памяти ее лицо: светлые волосы и ярко красная помада, наверное, эффектно смотревшиеся на черном фоне.

«Жалко ее», – успел подумать он.

Двадцать пятым кадром, который едва ли успело отметить сознание, мелькнул недостроенный Собор Гауди.