За буйки (сборник)

В этот момент сын – стеклянные глаза, чужое медвежье выражение, давно уже приросшее к лицу, – безо всяких сантиментов сбросил отца с балкона восьмого этажа, словно отслуживший свое мешок с мусором.

Виталий Савельевич, приличный виолончелист, из чувства внутреннего протеста даже не стал сопротивляться. Он кулем перевалился через крашеные прошлым летом желтые перила и – «перед ним пролетела вся жизнь его».

На самом деле он испытал краткое недоумение, не более того. Он даже не осознал, что перед его «мысленным взором» как одно мгновение в деталях пробежала вся жизнь. Он не заметил этого. Он просто упал и разбился «вдребезги напополам», как выражался его приемный сын Денис.

– Уважать ребенка – не уважать себя, – говаривал папаша маленькому Виталию. Как в воду глядел.

...

2009

Искусство ненавидеть себя

Я всегда считал, что нет ничего проще, чем ненавидеть себя; я считал, что гораздо сложнее любить себя.

Вообще любить сложнее, чем ненавидеть.

Но Вика сказала мне:

– Сначала научись любить себя. После этого, возможно, поймешь, что значить ненавидеть себя. А уж потом, может быть, сообразишь, что твое отношение ко мне… Это, к сожалению, даже не эгоизм; это черт знает что… Это… деревянное равнодушие. Ты не умеешь любить или ненавидеть. Ты не способен испытывать чувства. Понял? Так вот – начни с себя…

– Ага. Спасибо. А ты, Вика, можешь сказать о себе, что ты эгоистка?

Она задумалась.

– Да, могу. И для меня любить – значит, с удовольствием переставать быть эгоисткой. А с тобой мне хочется быть эгоисткой еще больше.

– Значит, ты меня не любишь?

Она задумалась.

– Наверное, нет. Если бы любила, я бы перестала быть эгоисткой. А мой эгоизм только усиливается. Значит, не люблю. Логично?

– Я слышал, любовь и логика не совместимы. Где любовь, там нет логики. Когда любишь…

– Правильно. Вот я тебя не люблю – поэтому логики сколько угодно.

– Я не это имел в виду… Твой эгоизм усиливается, но это не показатель отсутствия любви. Возможно, это как раз показатель любви. На самом деле, ты, может, и любишь меня, только сама еще этого не знаешь.

– Какого ты о себе мнения… Да ты, как я погляжу, конченный эгоист.

– Пожалуй. Как и ты. Только я с удовольствием перестал им быть. С тобой. А ты приняла это за равнодушие.

– Ты поставил меня в тупик. Ты хочешь сказать… Подожди, давай еще раз сначала.

– Ага. Только я тебя перед этим поцелую.

– Зачем?

– Вот видишь: опять не дружим с логикой. Корявенький ответ. Его подсказал тебе глупый амур. А затем, что я не собираюсь ненавидеть себя.

– Отчего же?

– Оттого, что я тебя люблю.

Она задумалась.

– Тогда целуй.

– А мое деревянное равнодушие тебя не покоробит?

– Не будь таким занудой. Я могла и ошибиться… Давай, целуй.

Я поцеловал Вику – и сразу после этого почувствовал прилив ненависти к себе.

Через день ко мне вернулась любовь к себе.

А еще через день я понял, что не люблю Вику.

Просто потому, что я ее не люблю.

...

29.11.08

Капли молока

– Бабушка, смотри – капли молока! – свежие глазки подвижной девочки лет двенадцати оживленно забегали.

– Где? – поправляя очки, строго поинтересовалась старенькая запыхавшаяся бабуля, годящаяся своей внучке в прабабушки.

– Вон, смотри, на полу!

– Ага, молоко. Кто-то разлил.

– Ага. Из дырявого пакета. Как ты думаешь, кто разлил?

– Не знаю, – протянула укрощавшая дыхание бабуля, однако, призадумавшись.

Ветхая бабушка и напоминающая ее близко посаженными глазами девчонка с косичками только что вошли в троллейбус. Действительно, на платформе («на полу!»), прагматично обтянутой ковриком из черной рифленой резины, расплескалось белое молоко.

Я смотрел на них с таким же интересом, как они на капли молока.

– Смотри! Быстрее! – воскликнула внучка, тыча пальчиком в окно.

– Что такое? – сосредоточилась бабушка.

– Видишь собачку? Я хочу такую же.

– Собачку?

– Ага.

На следующей остановке выходило много народу, в том числе я и бабушка с внучкой. Теперь они обсуждали уже стильный объект (лицо двигалось как-то отдельно от щуплого туловища: мужественный массивный подбородок (Челюсти!) был свиреп сам по себе, однако нависшая над узким лбом мягкая челка, закрывающая один глаз, парадоксально делала носителя челюстей безобидным персонажем мультика), проплывавший справа от них. Казалось, бочком движется человек в маске.

Навстречу бабушке с внучкой, лоб в лоб, быстро двигались молодые люди, предположительно он и она (бусы, четки, серьги, стрижки на обоих или обеих дезориентировали); они тоже бурно что-то обсуждали. Я остановился и замер: впечатление было такое, что столкновение парочек неизбежно (хотя вокруг был даже не тротуар – просторная площадь, только стайки людей там-сям). В самый последний момент молодежь, передумав идти на таран, словно два стрижа резко заложили вираж влево, едва чиркнув локтями по буклям бабули.

Ни те, ни другие, кажется, даже не заметили этого.

Мир и гармония царили вокруг.

Я стоял и смотрел истуканом вслед сначала одним, потом другим.