За чертой времени

Карпов будто знал, когда надо дать длинную очередь. Правее, шагах в сорока от Маслия, за темным бугром (видимо, блиндаж), Карпову ответил, тоже длинной, немецкий пулемет.

«Быстрей — к бугру!» — И Маслий пополз.

«Блиндаж? Надо проверить». Пришлось снова вылезти на бруствер — холмик торчал в полусотне шагов сзади траншеи.

«Неужели с пустыми руками вернемся?» — пронеслось в голове, но Матвей помнил: терпение.

У бугра Маслий, как щупальцами, чутко обшаривал траву перед собой. Дал знать: выдвигайся, обследуй холмик. Матвей не дополз еще до вершины, как рука нащупала конец деревянной квадратной трубы, торчащей… «из блиндажа?». Подтянулся ближе и прислонился к отверстию ухом.

Тишина. Не утерпел — приподнялся на руках, заглянул внутрь. И уж не мог оторваться. Тусклый свет свечки. Низенький продолговатый столик, уставленный бутылками, остатками еды, стоял в углу. Трое спят на раскладушках, укрытые покрывалами. Висят мундиры, на одном виден крученый погон. «Офицерский». Подал сигнал: здесь!

Маслия как током ударило: «Часовой! Где-то у входа… Где? Может, им был тот пулеметчик, которого он снял? А если двое — и с другой стороны блиндажа, тот, что отвечал Карпову? Где же вход?» Легонько потянул за веревку: ко мне. Маслий сжал взводному плечо: страхуй, а я обследую. И двинулся.

По темному провалу Маслий угадал вход. Пологий срез земли. Прослушал — тихо. Приблизился к двери. И застыл. Возле нее, обняв автомат, на корточках спал часовой. «Не ждали!» Подозвал Вилова, кивнул в сторону часового и, сначала придвинув к лицу взводного кулак, легонько подтолкнул его в спину. Матвей дотронулся до горячей руки Маслия, пожал ее: будет все в порядке.

Подкравшись на расстояние верного прыжка, Вилов метнулся к часовому и ударил его ножом в левый открытый бок, как учил Маслий. Немец вздрогнул, словно обжегся, и, обмякнув, стал крениться. Маслий был уже рядом, схватил взводного за рукав — дескать, стой и гляди в оба, — а сам прислонился к дверному косяку как вкопанный. Он замер, оказавшись в блиндаже. Но инстинкт самосохранения бешено принуждал действовать, не теряя ни секунды иначе может случиться то, чего не угадаешь. Первого Маслий заколол так, что тело его только дернулось. Ко второму наклонился, запомнил черты лица: будущий мертвец, он еще дышал, и черная свисающая с белого лба кисточка волос колыхалась. То ли ему померещилось, что смерть стоит у изголовья, то ли душу обдало тоской по жизни — немец открыл глаза. Они так и остановились выпученными. Маслий шагнул к третьему, наклонился, готовый в любую секунду, если немец почует и проснется, оглушить его прикладом. «А ты будешь жить…» Голова Маслия лихорадочно работала. «Стукнуть по кумполу, потом кляп? Или разбудить, кляп в рот и стукнуть?» Решил: «Не рисковать». После удара в темя немец раздвинул челюсти, и Маслий глубоко всунул в его рот кляп — набитый тряпьем наглухо зашитый мешочек, смастеренный из полы солдатской шинели. Перевернул на спину, скрутил трофейным проводом руки. Удар получился как раз какой надо: через две-три минуты фашист придет в себя, и его можно будет транспортировать своим ходом. А пока… Подскочил к столику и растолкал по карманам бумаги, две бутылки. Обшарил карманы мундиров, и все, что попадалось под руку, прятал за пазуху.

На пороге оглянулся, его взгляд упал на телефонный аппарат и губную гармошку. Вернулся, перерезал провод, взял гармонику.

…Стрельба с обеих сторон поднялась неожиданно. Засвистели мины — наши, они лопались совсем недалеко от блиндажа. Маслию казалось, что пулеметы бьют со всех сторон и только сюда, что они в огненном кольце, что спасение одно — не уходить, переждать ровно столько, сколько надо, чтобы немцы подумали, что русской разведке удалось уйти.

Маслий и Вилов, волоча фрица, шмыгнули от блиндажа в густую траву, залегли. Зажатый между ними пленный пока вел себя смирно. Только сучил ногами. Вилов надавил стволом автомата ему под ребра — затих.

Минут через десять Маслий посчитал, что пора домой, хотя немцы еще резали очередями нейтральную полосу, одну за другой кидали ракеты. Наши тоже отвечали. Голоса, приглушенные команды, немецкая речь — все это будто отодвинулось во тьму ночи. Странно, но у него перестали дрожать руки. Самое время ускользать. Маслий по-пластунски попятился, оглядываясь и выбирая нужное направление. Потом развернулся головой к своим, пополз легко, быстро, резко выкидывая вперед автомат, который держал правой рукой. Вилов повторял его движения.

Обратную дорогу оба могли найти с закрытыми глазами.

…Денщиков напряженно всматривался во тьму, разрываемую светом немецких ракет, ловил шорохи — напрасно. Ночь не выдала лазутчиков, пока они не очутились нос к носу с комбатом. Сперва они свалили в траншею, как мешок, свою добычу.

Капитан принял разведчиков на свои руки мягко, как новорожденных, прошептал:

— А ну, родненькие, волокитесь в мою землянку.

Когда они тронулись за капитаном, Маслий — так, чтобы и до комбата донеслось, — сказал Вилову: