За чертой времени

Еще недавно Матвей думал: никто не зависит от него, никто не связан с ним прочными нитями, кроме, конечно, матери, сестер и брата. Связь, собственно, есть, но она мимолетная, временная и прерывистая. Ну, кого принудишь поступить или решиться на что-то — самого себя только. И что ты делаешь и творишь — относится лишь к тебе, касается лишь тебя. Выходит, так, да де совсем. Выходит, ты влияешь, если даже не замышляешь ничего, причем на людей которых в глаза не видел, чужих тебе, которые живут где-то за тысячи верст. Не отправь Вилов письмо замполита батальона Николая Моисеевича Сидорова семье (и была такая мысль: успеют наплакаться, когда получат извещение-похоронку), не сделай приписки: дескать, сам он, младший лейтенант Вилов, находится на излечении в передвижном госпитале, полевая почта 3941, который недалеко от места, где, по-видимому, похоронен замполит, — не приехала бы его жена Надежда Тихоновна. Да еще с салажонком-сыном Андреем, заместителем Сидорова-старшего, «его продолжением». Одна строчка-приписочка, а что вызвала-наделала. Приехала, и вон откуда, из города Куйбышева, с Волги. Вот как оборачивается в жизни. Один шевельнул мозгами, затем пальцами — выбился из колеи другой, взволновался, сорвался с места и понесся. В армии такое понятно. На фронте — само собой. Но тут-то… зря он взбудоражил жену замполита. Ах, как зря и не ко времени! Сам себе прибавил груза. Теперь что? Собираться в путь-дорогу искать могилу? Надежда Тихоновна прямо требует, как будто Вилов обязан это сделать. Сперва он, Вилов, стронул ее, теперь, наоборот, она понуждает его. Так-то бы один, без всякой обузы и стеснения, или с Петрухой (еще лучше) налегке выскользнул бы из этого «рая», двое-трое суток — и свой батальон.

Когда утром ему передали, что в проходной его спрашивает женщина-лейтенант с солдатом, он диву дался. Не мать же с Ванюшкой! Из Забайкалья, из Чаруя, откуда до чугунки в Нерчинске триста верст с гаком — сперва верхом на конях, потом на телегах… И не Людмила же Ивановна сорвалась за десять тысяч верст — лишь бы увидеть Матвея, ее бывшего ученика. Может, кто из земляков с материнским поручением? Заспешил Матвей к проходной и, увидев издали, догадался: она, жена замполита, и он, старший сын. Заволновался, ничего не понимая, и сказал первое попавшееся на язык:

— У меня его шинель. Николай Моисеевич отдал. Сказал: в одно и то же место пули не попадают. Ну, я и взял. Я обратно отдам. Сейчас сбегаю. Живым духом.

— Принесите, — тихо вопросила Надежда Тихоновна.

Принят шинель, свернутую пакетом, Надежда Тихоновна прижала ее к лицу и долго не отрывала склоненной готовы Андрей молча сидел на скамейке, бледный, ошеломленный: все, что осталось от отца — одна шинель. Он вообще не сказал пока ни слова, кроме «здравствуйте».

Тягостное, гнетущее молчание длилось долго. И у Вилова на душе было смутно.

Наконец, Надежда Тихоновна передала шинель Матвею и словно окаменела, и он не мог выдержать ее взгляда, и давящее молчание затянулось, а как его нарушить, что сказать — не знал. Андрей опять-таки молча взял из рук Вилова шинель, подержал, провел ладонью по глубокому, жесткому ворсу сукна и протянул сверток обратно.

— Мама, чего ты? — сказал Андрей. — Поехали. Я в их тыл проберусь, взорву штаб. Все оболью бензином и сожгу дотла. Моментально. Начнут выпрыгивать из окна, а я их из нагана. Всех прикончу, перестреляю.

— Сынок, успокойся. Поедем, поедем. Вот на могиле папы побудем и поедем. Вы нас, Матвей, проводите до того места? Покажите. Нам надо повидаться с ним.

Вилов не ответил. Он не ожидал, что дело примет такой оборот. «Вот так да! Как Петухов на это посмотрит?»

— Понимаю, Матвей, вы еще слаб, немощен. Мы вас будем беречь. Тихонько поедем, на попутных. Тихонько. И обратно доставим с Андрюшей. Я переговорю с главным врачом, чтоб вас отпустили. Дня на три? Далеко до Коли.., до Николая Моисеевича?

Надежда Тихоновна умоляюще посмотрела на Вилова, и ему захотелось прямо сейчас, ни у кого не отпрашиваясь, идти на дорогу и «голосовать». Тут рядышком, какие-то десятки километров даже по кривой.

— Близко, — ответил он.

Вот так встать и пойти, скрыться из госпиталя — нельзя, сразу станут разыскивать, могут объявить дезертиром. Оставить записку? Но кто ему поверит? А Надежде Тихоновне? Ей, пожалуй, поверят, с ней согласятся, она уговорит. Однако куда деть главстаршину Петухова? Нет, Вилов не может его оставить, без Вилова ему хана. Условились вдвоем, так до конца вдвоем. Теперь стало четверо.

— Здоров я, — сказал Вилов. — Завтра на медкомиссию. Есть тут один легкораненый, друг, бывший главстаршина, из моряков. Рядовой. Петр Петухов. Из одного батальона мы с ним. Тоже рвется на фронт. — «Сказать начистоту?» Но уже не мог остановиться. — Мы с ним на пару сговорилась. Сбежать. В свой батальон.

Отрешенно взглянув на Вилова, Надежда Тихоновна, когда до нее дошло, тихо попросила:

— Зовите его.