За далекой чертой

Сижу сейчас в его кресле, подложив плед под голову, качаюсь вперед-назад, оглядываю пустую гостиную. Бабуля уехала навестить дедулю, а мне поручила подготовить документы для страховой, чтобы ей возместили расходы на медицинскую помощь. Но я решаю воспользоваться возможностью взять паузу и выдохнуть наедине с собой, раз уж Броуди остался с Беном. Блаженство продлится недолго: нужно скорее делать дела, ведь уже через час я должна быть дома, чтобы успеть покормить Броуди. Но пока что я просто дышу. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Обвожу взглядом гостиную, вспоминаю, как в детстве часами напролет играла тут и раскрашивала картинки, как однажды споткнулась и разбила губу о кофейный столик. Все вокруг залила кровью. Наверное, на турецком ковре какое-нибудь маленькое пятнышко да осталось, хоть бабуля и оттирала его пищевой содой с уксусом.

Со вздохом встаю. Пора браться за дело, никто, кроме меня, с этим не разберется. Родители пакуют чемоданы у себя в отеле, утром у них самолет. Нет у них времени на суету с документами. Да и сама бабушка хочет, чтобы ей помогла именно я. Только мне она разрешает рыться у нее дома в поисках необходимых бумаг. Иногда я жалею, что на моем месте не папа, ведь у меня и так хватает забот с Беном и Броуди. Но для бабули с дедулей я готова на все, так что собираюсь с силами и шагаю прямиком в гостевую спальню, где бабуля устроила себе кабинет.

На столе тоже полный порядок: неоплаченные счета лежат с краю ровной стопкой, а больше нет ни одной бумажки. Стол деревянный, на вид ему лет пятьдесят. Кое-где виднеются царапины и щербинки. Контуры у столешницы приятные, слегка волнистые, а еще есть крышка, которая когда-то давно наверняка опускалась, а теперь ее заклинило. Еще на столе есть углубление для ручек. Достаю одну, верчу в пальцах, потом кладу на место. Бабуля сказала, что документы для страховой лежат сверху, а чеки – в одном из ящиков, вместе с другими бумагами, которые мне понадобятся.

Документы я нахожу быстро, а вот чеков за медицинские услуги не вижу. В первом ящике взгляд натыкается на стопку бумаг с бабулиным именем и адресом в окружении крошечных бабочек и цветочков.

Вирджиния Эванс.

Бабулино имя всегда мне нравилось. В детстве я часто жалела, что меня не назвали в ее честь, Джинни или Джиной. Вместо этого мне дали имя Миа, и меня очень расстраивало, что его никак нельзя сократить. Зато ребята из школы придумали, как сделать его длиннее, и я без конца слышала в свой адрес нелепые оклики вроде «Миа-бо-биа» или «Миа-пиа». Трудно подобрать смешное прозвище в рифму к моему имени. Во всяком случае, никто из школьных задир до него так и не додумался.

По соседству с именными листами лежит стопка писем в конвертах, перехваченная канцелярской резинкой. Снимаю резинку и просматриваю конверты. На мгновение внутри просыпается чувство вины, но любопытство берет свое. Конверты поблекшие, адрес на них выведен старомодным почерком. Все они присланы на имя Мэри Робертс. Переворачиваю конверты – на обратной стороне тем же почерком указано имя отправителя, Сильвия Робертс, и город отправления – Лондон.

Невольно задаюсь вопросом, откуда у бабули в ящике тщательно прибранного стола лежит стопка чужих писем. Она не из тех, кто будет хранить непонятную корреспонденцию, да еще абы чью. Тем более что конверты лежат по соседству с самой лучшей ее канцелярией, рулоном новеньких почтовых марок с изображением австралийских животных и стикерами, на которых отпечатано ее имя и почтовый адрес на фоне безмятежного пляжа.

Я уже хочу убрать стопку, но в последний момент все-таки достаю один из конвертов и вынимаю листок – аккуратно, чтобы не надорвать. Судя по всему, письма давние: бумага пожелтела, чернила поблекли.

Письмо, которое я достаю из конверта, уместилось на одной странице. Оно выведено все тем же старомодным почерком, который не так-то легко разобрать. Так писали много лет назад, еще до моего рождения. Передо мной – послание из другой эпохи.