За границами снов

А племя его больше никто и никогда не видел. Ходят слухи даже, что племя превзошло свою человеческую природу, превратившись в другую категорию существ, чтобы затем переселиться куда-то подальше и поглубже, подобно каким-нибудь теневым дворфам. Впрочем, не нам их судить. Известно лишь одно: племя было загадочное, а больше вот о нем ничего и не известно. Даже имя неизвестно. Оттого и прозвали знахаря местные просто лидером гряды гор – Айыыбы Лидом, добрым доктором Куку, этаким Парацельсом близлежащих деревень. Может быть, он сумеет что-нибудь тебе посоветовать, а я тут, извини, пас. Никогда не было такого, чтобы по полгода ничего не происходило. Ну неделя, ну две-три. Но чтобы полгода? Нет, разумеется, странно все это. Надеюсь, высокогорный чудик тебе поможет».

Поразмыслив немного, я решил, что деваться мне все равно некуда и выбора другого у меня тоже нет, поэтому решился наведаться на вершину Косматой. Тропинка относительно интересно виляла в утреннем тумане: постоянно казалось, что из очертаний леса складываются морды диких хищных зверей, следящих за шагающим по узкой проселочной тропинке путником. Вершина Косматой утопала в провалившемся в воздушную яму облаке, зацепившемся за верхушки хвойных деревьев, словно вкусная добыча охотника, попавшая в специально подготовленную ловчую яму. Когда я, на пути следования к домику, зашел в густой росистый туман облака, то едва ли мог различить пальцы на вытянутой руке, не говоря уж обо всем ландшафте, который меня окружал.

Чудесатый доктор, как оказалось, обитал на поляне в довольно-таки добротного вида деревянном доме, отстроенном по вполне себе классическому старорусскому проекту. Хозяин дома встретил меня вполне приветливо, но немногословно. Выйдя на порог, словно предчувствуя, что я к нему пожалую, Айыыбы Лид посмотрел глубоким старческим взглядом из-под густых бровей, широким жестом ладони пригласив меня в дом. На вид старику было лет восемьдесят, а внешний облик его приобрел, посредством длиннющей белой бороды, лаптей и славянской узорчатой косоворотки, настолько явное сходство с нашим великим опрощенцем и любителем деревенской природы Львом Николаевичем, что у меня волей-неволей закрались подозрения: а вдруг граф, достигнув высшего трансперсонального состояния, удалился от света мирского, преодолел старение и, обретя гармонию вечной жизни, поселился в нашей неказистой глубинке. Однако в следующий момент я отмел эту мысль как очевидно бредовую и нелогичную.

Сначала доктор, так и не произнеся ни единого звука (неужели он еще и немой?), положил меня на березовую лавку и довольно долго простукивал деревянным молоточком, затем достал стетоскоп и прослушивал, наверное, никак не меньше получаса, каждый сантиметр моей поверхности, не забыв даже про пяточки. Вдруг он нахмурился, заохал и начал раскачиваться из стороны в сторону, затем резко и как-то уж слишком бодро встал и, почти что маршируя, вышел в соседнюю комнату, откуда спустя несколько минут что-то громко забулькало и сильно запахло какими-то таинственного свойства растительными ингредиентами.

Еще через несколько минут доктор, уже довольный, снова зашел в комнату, где я по-прежнему лежал на лавке, и мне ничего не оставалось более, как еще раз удивиться поразительному сходству Айыыбы Лида с Толстым. На этот раз доктор был завернут в толстый пушистый плед, под которым, примерно в районе груди, что-то рьяно пиналось и шевелилось. С не менее радостным выражением лица добрый доктор Куку извлек из-под пледа мелкого, полосатого и довольно неплохо откормленного джунгарского хомячка, пробормотав под нос: «А вот и твой пушистый лекарь пожаловал к нам на огонек…»

Хомячок, всей своей няшностью напоминающий китайскую плюшевую игрушку-повторюшку, в ответ что-то пропищал, явно не желая играть роль пушистого лекаря. Да и меня, откровенно говоря, все это начинало уже слегка поднапрягать. Что знахарь собрался делать? Оказалось, вот что: взяв мохнатое животное в свою, воистину титанических размеров, лопатоподобную ладонь, старик с нескрываемым и почти что маниакальным энтузиазмом принялся натирать меня зверьком, который поначалу недовольно попискивал, затем укоризненно хрипел, а примерно еще минут через сорок и вовсе перестал издавать какие-либо звуки.

Так прошло часа два. Хомяк молчал. Однако, когда доктор Куку все-таки оторвал зверька от моей натертой, а оттого раскрасневшейся, поверхности кожи, животное вдруг умиляюще пропищало на чистейшем русском языке: «Теперь все понятно. Я очень надеюсь, что мой диагноз не прозвучит для вас как приговор и надежда все-таки есть. У вас жук».