За колымским перевалом

— Да что же это на свете творится! Он же, сукин кот, заодно со мной отхватит пару окладов, в, начет. — И тут же насупился. — Знает, подлец, когда и в какое место ударить. Беру и буду брать, что ближе, хоть и скверно это.

— Я бы сказал — противозаконно.

Жарченко подошел ближе, посмотрел в глаза Кубашову.

— О законе помолчим лучше. Оставим эту тему для длинных докладов на торжественных собраниях.

— Зачем так категорично. После съезда все круто изменилось?

— Изменилось? Вам ли так говорить, Валерий Прохорович!

— Поймите, Петр Савельевич, решения съезда тогда только по-настоящему будут осуществляться, когда их будут выполнять все. А Это же миллионы. Необходимо время, и немалое, чтобы каждый решил, как жить дальше.

— Вам не кажется, что пока дойдет очередь до Таркова и Тургеева, наш главный, там, устанет призывать и убеждать.

— Оставим общие рассуждения. Не время. Речь-то идет обо мне, о вас. О наших методах работы. — Кубашов, перехватав быстрый усмешливый взгляд, косо брошенный Жарченко, спросил — Что-нибудь опять не так, по. — вашему?

— Да нет! На этот раз вы правы. Просто я вспомнил нашу первую встречу на прииске.

Произошла эта встреча в первые дни работы Кубашова на посту председателя райисполкома. Кубашов приехал на прииск в обед, предварительно предупредив Жарченко, но его не застал. В конторе горного участка было пусто. Кубашов вышел на крыльцо. По узкой тропинке, петлявшей среди кочкарника, почти бежала Лариса Коптельцева. Лицо совсем еще молодой женщины покрывали пунцовые пятна, а в глазах блестели слезы.

— Я же говорила вам, Валерий Прохорович, не берите меня председателем сельсовета! С таким директором, как Жарченко, мужику не справиться, а я…

— Что случилось, Лариса?

— Жарченко уехал на «Мой-Уруста».

— Как уехал? Вы сказали ему, что я буду на прииске утром?

— Он и слушать не стал. Матюкнулся, сел на катер и ходу!

Кубашов попросил шофера водовозки, стоявшей рядом, съездить на полигон, найти директора и передать ему, что Кубашов ждет его. Скоро в коридоре послышался грохот шагов, дверь распахнулась, в комнату стремительно влетел Жарченко, не здороваясь, прошел к столу, снял трубку телефона, бешено застучал по рычагу.

— Барышня! Уснула! Контору прииска, живо! — он переложил трубку в левую руку, правой взял листок, — Люся! Ты слышишь меня? Записывай телефонограмму: «Секретарю райкома Таркову. Предрика Кубашов сорвал суточный план добычи золота, так как отвлек меня от руководства пуском новых спаренных промустановок для беседы об исторической роли местных Советов на Колыме. Жарченко». Все! Срочно звони в Усть-Омчуг, — и, повернувшись к Кубашову, продолжил. — И еще. На очередной сессии райсовета я выражу вам недоверие, как…

— Как врагу народа? Так вы клеймили своих оппонентов в недалеком прошлом? — Кубашов перевернул лист бумага и пододвинул его к директору. — Но прежде вы напишите объяснение: почему вы сорвали сессию сельского Совета, не дав автомашину, чтобы вывезти депутатов с участка «Обо»?

— Что я сорвал? — Жарченко склонил голову, издевательски приложив к уху ладонь.

Кубашов вспыхнул и, еле сдерживаясь, четко, по слогам произнес:

— Сессию сельского Совета.

— Сельского! — расхохотался директор. — Вы не туда приехали! Здесь же прииск. Рабочий поселок. Где вы тут нашли село?

— Перестаньте, наконец, паясничать! Вы же отлично знаете, что…

— Хватит! Знаю, что вы скажете: «По численности населения… то да се». Вы по сути скажите. Кто здесь живет? Рабочий класс или сельский работяга? Горняк или свекловод? Что ему, сельсовету, здесь, на прииске, делать?

— А вы короче: да здравствует Дальстрой!

— Да! Я не скрываю — мне нужен Дальстрой! Отсеките к чертям собачьим лагеря, хотя без них Колыма и поныне была бы белым пятном, и дьявол знает, как бы выглядела наша экономика без колымского золота. Но механизм хозяйственный, дальстроевский, оставьте. Вы пришли, создали область, хотя мы с пеной у рта возражали, и разрушили его. А что получила страна? Добыча золота сократилась наполовину. Случайно? Слепцы! Горное производство на Колыме может успешно действовать только тогда, когда все рычаги управления вот тут. — Жарченко сжал громадный кулак. — И никакого бюрократического болота: утром сказал — вечером уже сделано. А сегодня? Уполномоченные всех рангов косяками рыщут по полигонам, а вдогонку за ними курьеры циркуляры мешками волокут. Вот вам и весь сказ!

Кубашов вздрогнул, он уже слышал эту поговорку: да, Тарков! С его голоса, и такая же ярость! В памяти отчетливо мелькнул тот, случайный вроде бы, разговор с Тарковым в машине, когда Они возвращались из Магадана после памятного всем собрания пар-тайного актива. Почти всю дорогу оба подавленно молчали — еще не прошло потрясение, любая мысль вызывала острую боль в голове. «Паралич мысли!» — Кубашов вспомнил эту фразу, произнесенную кем-то сдавленным шепотом за спиной. Зал был погружен в могильную тишину, в которой голос первого секретаря обкома звучал неестественно спокойно, но смысл им произносимого не казался от этого менее оглушительным.