За колымским перевалом

Бутурин неожиданно сорвался с места и исчез в полумраке штрека. Вскоре послышался его жесткий, гневный голос:

— Надо бы этому заколу тебе на голову свалиться! Ты хоть видишь, Сучков, что ты натворил? Сам бы погиб — сатана с тобой, коли башка мякиной набита. Людей бы без вины погубить мог. Все, все, Сучков! Ни одному слову твоему не верю. Шагай в зону, горным мастером тебе не работать больше. И в шахту не пущу. Слесарить будешь в мехцехе.

— Гражданин начальник, там же не зачеты, а тоска по воле!

— Был бы тебе зачет — добавка к сроку лет пяток, если бы эта дура на лебедку свалилась.

Подошел Жарченко, осветил фонариком глыбу мерзлого песка, упавшего сверху, осмотрел потолок. Пригибаясь, направился по узкому тоннелю к выходу из шахты.

— Что хотите делайте со мной, — говорил Бутурин в спину начальнику, — а только не буду работать здесь без крепежу.

Вышли на поверхность. Жарченко остановился около высокого конуса шахтных песков, осмотрел узкий распадок, который плавной дугой уходил в сторону дальней гряды.

— Может, зря я послушался тебя? Черт меня дернул сунуться под землю!

— Так ведь золото здесь, видит бог, бешеное! Пятьдесят граммов- на куб. Где вы такое, Петр Савельевич, видели?

— Летом поставил бы экскаватор и с двойной перевалкой снял торфа.

— Куда ставить? Куда выкладывать торфа в этой проклятой щели?

— А ты уверен, что на выходе ключа не подсечешь таликовую зону?

— Я уверен лишь в одном: если мы не возьмем летом все золото, что лежит в этом «сундуке», скучные времена наступят в вашей жизни.

— Откуда лес поступает? — сменил тему Жарченко.

— Новый лесоучасток открыли в верховьях Кулу, на притоке Синеки.

— И туда полезли! Все-таки лагерное начальство по-своему решило. Это же не у черта на куличках, а у самой Бабы-Яги на задворках.

— Говорят, лесной массив там велик. На колымской земле всю тайгу извели, теперь в Якутию полезли.

— Был я там. Видел. Вот уж поистине вековая тайга.

— Сто лет росла, старалась, а мы ее вжик-вжик! — за одну зиму под корень. Только пенечки детишкам после себя оставим.

Жарченко положил две огромные лапищи на плечи Бутурина, повернул лицом к себе, озабоченно посмотрел в чистые, умные глаза рано поседевшего человека.

— Дорогой мой Игнат Федорович! Когда ты уймешься? Когда ты забудешь свою, лесную академию? Я одного не пойму, как ты ухитрился выжить в лагерях, пока тебя переучивали на золотодобытчика?

Жарченко не стал дальше осматривать участок, вернулся в контору. К великому удивлению Бутурина телефонная связь, хотя и с плохой слышимостью, но работала. Жарченко переговорил с главным инженером.

— Тебе передали записку от Бутурина! Синеки лес не дают на участок. Что? Какая волынка? Да говори по-русски! Бабы отказались работать?..

Жарченко повесил трубку, покрутил рычажок отбоя, грохнул кулаком по столу.

— Дело швах, Игнат Федорович! Бастуют бабы на Синеках. Видать, невтерпеж стало. Один лесовоз вернулся пустой. Остальные застряли в тайге.

— Не может быть, Петр Савельевич, — угрюмо проговорил Бутурин, — не пойдут политические на такое. Были бы там уголовники — от этой сволочи что угодно можно ждать.

— И все-то ты знаешь, Игнат Федорович, — Жарченко достал из кармана трубку, протянул Бутурину. — Один раз в день стал курить, когда сон одолевает. Может быть, выручишь?

Бутурин улыбнулся одними глазами.

— Думаете, я вам верю? Не дам всю пачку, — из железного ящика в углу комнаты он достал красивую желтую коробку. Воздух наполнился пряным ароматом. Бутурин открыл крышку, двумя пальцами ухватил щепотку табаку, положил на ладонь директору.

— Так и не скажешь, где берешь? — Жарченко осторожно заталкивал табак в трубку.

— Все равно не поверите.

— А все-таки. Колыма приучила ничему не удивляться.

— Раз в месяц ко мне является лагерный щеголь, молча кладет на стол вот такую коробочку, вежливо раскланивается и исчезает.

— Чем же ты заслужил такую честь?

— Помните, на Омчаке была великая резня между суками и ворами, которых только в лагерь привезли?

— Подлейшую штуку придумал тогда майор Байер. Отлично знал, чем все это кончится.

— В эту заваруху угодил и главарь воров в законе Лесник, а суки его величали Горбатый.

— Какой там к черту Горбатый! Красавец! В цирке бы ему выступать гимнастом, — вспомнил Жарченко. — Знакома мне эта личность.

— Так вот, как уж там ухитрились суки отбить Лесника от его братии, не знаю. Скрутили, впихнули кляп в рот, утащили в баню и затолкали в котел. Залетают ко мне в бойлерную — я кочегарил, орут: «Давай, падло, шланг с горячей водой!» В это время солдаты вернулись в зону. Суки выскочили и ходу. Я быстренько в баню, а Лесник как грешник в аду в котле корчится. Вода горячая уже до колен доходит. Вытащил я его и спрятал в своей каморке. Живучий оказался.

— Я слышал, что его все-таки подрезали где-то на Чукотке.

— Вряд ли Если бы так, не получал бы я свое ежемесячное «Золотое руно».

— Вот и думай, кто настоящий хозяин в колымских лагерях.

За стеной домика, где размещалась контора горного участка, послышался шум автомашины. Жарченко выглянул в окно, «ЗИС-5» тащил на буксире «виллис».