За куполом

Год, когда мы передали Амадису бразды правления, стал отправной точкой нового летоисчисления. На пятый год от Дня Апофеоза планета Кларк лишилась своего разумного вида.

Так как я принадлежал к числу почетнейших граждан планеты, моей семье была оказана честь – возможность умереть в Великом Чертоге. Это огромное древнее сооружение, возведенное из религиозной нужды, но отныне пустовавшее – боги нас покинули, ибо только конечная жизнь нуждается в инфантильном стремлении обретения смысла и снятия с себя ответственности за собственные и чужие поступки. В тот день и я там был. В зале площадью в несколько десятков квадратных километров собрались величайшие деятели Кларка. Помещение буквально стало светлее от их белых плащей. Чертог огромен, но места едва хватало, семьи рассаживались на мраморном полу и собирались в кружки, прижимаясь локтями друг к дружке.

Семья у меня была небольшая, и тогда, на фоне тех событий, я считал себя счастливчиком. Мать погибла в автокатастрофе еще до сингулярности, братьев и сестер никогда не было, а более дальняя родня равнодушно относилась к моему существованию. Когда-то я был женат, о да! И то были лучшие пять лет моей жизни, но сингулярность уничтожила сексуальность, и позже стало ясно, что нам незачем больше держаться друг друга. Дети у нас появиться не успели, за что тоже благодарен судьбе – не хотел видеть, как их отключат, или же вовсе пережить любым другим способом. Поэтому в тот день я прощался лишь с отцом и ватагой своих лучших друзей.

Усевшись на пол в позу лотоса, они принялись отсчитывать минуты. За две минуты до конца все хором запели реквием, которым провожали умерших. Динамики вместо голосовых связок, этот хор был единым голосом, игрой женского и мужского, идеально спетой последней песней.

Музыка оборвалась одновременно по всей планете. Поникшие головы, обмякшие тела, упавшие на пол кисти рук, капюшоны съезжают на лица, которые ничем не отличаются от живых. В виртуальном мире я оставался единственным, в реальном – среди моря мертвых тел. Тогда я пожалел, что потерял способность плакать и выражать эмоции. Высвобождать накопившуюся обиду очень… продуктивно. Из моей памяти ничего не стирается, я все помню так, будто это было вчера, и завтра буду помнить так же. Больше всего на свете мне мечтается стереть воспоминания, притупить чувства. Но это моя работа, поэтому я жив.

Айоки говорил выразительно, слегка возбужденно. То была уже не просто экскурсия, он окунулся в прошлое и пытался выговориться. Воспоминания затрагивали самые потаенные уголки его разума, из которых теперь просачивались законсервированные экспансивные реакции. Мужчины слушали, сочувственно понурив головы, Абигейл отошла в сторону, глубокими вдохами сдерживала слезы. Воцарилось молчание. Ни у кого не хватало сил взглянуть в лицо рассказчику.

– Жалеете? – сказал, откашлявшись, Мерве.

Айоки подошел к самому краю площадки, взялся за поручни и посмотрел на поверхность звезды.

– Сожаление – это эмоциональная реакция. А это недостойно кларкорианца. Мой народ убил собственных детей, братьев, родителей и самих себя, но не позволил чувствам взять верх над логикой. Кем буду я, если поступлю иначе? Но, к моему великому стыду, эти мысли приходят сами собой. Сожаление, гнев в особенности. Эта звезда – установка термоядерного синтеза, обеспечивающая энергией процессоры. Она находится внутри, дабы Амадис был неуязвим извне. Видите те тумблеры по бокам от панели ввода? Это система управления магнитными захватами, стабилизирующими реактор и удерживающими звезду в центральном положении. Отключи их – и все здесь превратится в пепел за минуты. Но я этого не делаю, хотя уверяю вас, будь я сейчас в теле того юнца, жившего до технологической сингулярности, не колебался бы ни секунды.

– И вас пускают сюда? – изумилась Абигейл. – С такими-то мыслями?

– Амадис уверен, что я так не поступлю, – усмехнулся Айоки. – Мы никогда до конца не знаем, о чем думаем на самом деле. Знает только он.

Гигант взглянул на понурых людей и расплылся в живой улыбке.

– Что же, нам пора возвращаться на корабль. Сделаем это слегка иным путем.

Другой путь означал противоположный коридор, ведущий от зала с «Апофеозом». Этот был не такой длинный, как тот, что вел к телепортатору, однако гораздо более узкий. Айоки объяснил это тем, что им редко пользовались, ведь здесь находится лифт к поверхности, а это менее удобно, нежели телепортация.

– Однако, – сказал он, – это подарит вам возможность увидеть поверхность чужой планеты. Думаю, вам должно быть интересно.

Лифт представлял собой просторную круглую комнату с невысокими потолками. Двери разъезжались вбок, как и у земных, но эти были настолько широки, что при их открытии стены из окружности превращались в полумесяц. В самом центре пол и потолок объединяла собой толстая колонна, превращающая лифт в гигантский бублик. Мерве думалось, что сквозь эту колонну продет длинный шпиль, ведущий к поверхности, по которому на мягкой магнитной подушке или благодаря силе синего света кабинка из глубин скользила вверх.