– Они живы во мне. Я назвал это отключением, чтобы вам было понятнее. Технически их смерть была скорее объединением. Разум всех кларкорианцев, ставший идентичным, синхронизировался и слился в моей черепной коробке, все воспоминания скопированы туда же. Теперь каждый из них – это я, и я – каждый из них. Когда будете давать интервью, ни в коем случае не называйте это смертью.
– И такая философия дает вам успокоение?
– От тысячелетия к тысячелетию.
Журналист сделал шаг назад – ступил на площадку телепортатора.
– Прощай, Айоки.
– Надеюсь, что «до встречи», Аарон, – ответил тот, закрывая дверь. – Надеюсь, что «до встречи».
***
Пару часов спустя к Абигейл зашел Малколм. Датчик присутствия успешно уведомил ее, но тот все равно стучал в дверь.
– Я с ответным визитом, – сказал он, когда она пустила его в номер.
– Ты вовремя. Есть хочешь? Время обеда, но мне что-то не хочется.
Иллюминатор обозревал поверхность планеты – бесцветную, каменистую, безжизненную, практически сплошь и рядом покрытую разномастными строениями. Со скалистых гор, что на самом горизонте, в долину стекала сплошная стена пыли, объединяющая собой небо с землей и поглощающая вершины и постройки. Буря подступала медленно, с ожесточением, присущим природе, швыряла тысячи тонн песчинок и мелких камней о грани искусственных сооружений в стремлении испещрить гладкие поверхности и загладить острые края.
Рейнольдс блаженно развалился на диване.
– Оно и понятно – нельзя есть в одного! – Он взглянул на девушку, которой отнюдь не хотелось смеяться, и тоже посерьезнел. – Не принимай близко к сердцу, Айоки не так уж и раним, на мой взгляд.
Абигейл села напротив.
– Его история – это не какая-нибудь безответная любовь, у него действительно тяжелая судьба.
– Это нелегко, я понимаю. Но он сам говорил, как они утопили эмоции в себе после всех этих… – он скрючил пальцы и окружил ими свое лицо, имея в виду внешность Айоки, – метаморфоз. Теперь он ближе к Амадису, нежели к живым существам.
Абигейл скинула туфли и подтянула под себя ноги. Ей было ясно, что математик хочет ее успокоить и вся его веселость лишь напускная. Тем не менее стало легче, не от его разговоров, а непосредственно от общества. Проблемы всегда немного теряют в весе, когда находишься в компании. Сила тревоги теперь делилась на два. В задумчивости она отвернулась от Малколма и уставилась в пустоту, теребя рукав блузы. Ее глаза блестели грустной влажностью, она вся сжалась в комок и выглядела уязвимо.
– Амадис врал нам. Он говорил, что держит в памяти все до последнего кварка, но на самом деле он сначала вычисляет, как поведет себя система, а потом использует ее обобщенный образ при взаимодействии в системах высшего порядка. Это необходимо для минимизации требований к его железу, иначе бы во всей Вселенной не хватило атомов на создание такого мощного процессора.
– Это не совсем обман… – Рейнольдс был озадачен Рэй. – Ты в порядке?
– Я не хочу остаться здесь, Малколм! – проговорила она, не глядя на него. И почти плача: – Если нас приговорят, я хочу домой вернуться! Тут все чужое. У меня хоть детей нет, а Мерве, Райт и Фокс? Господи, да у них же наверняка…
Рейнольдс тут же пересел на ее диван, оказавшись рядом с девушкой.
– Эй, эй! – он хотел, чтобы голос его звучал уверенно, но тот непослушно скатился в ласковый лепет. – Абигейл! Нас не приговорят.
– Мне страшно! Я знаю, что веду себя глупо…
Малколму тоже было страшно, но сейчас все его мысли занял поиск способа утешения девушки. Самым тяжелым в этом было то, что она отнюдь не заблуждалась.
– Послушай, кларкорианцы обладали просто колоссальным интеллектом, поэтому-то и представляли угрозу, – он раздумывал, не обнять ли ее за плечи, абсолютно не представляя, как поступать с плачущей девушкой. – Мы же не такие. Айоки не просто так сравнил нас с червями. Мы слишком глупы, чтобы изменить мир, даже к худшему. Нами легко управлять, поэтому мы и будем жить в спокойствии жвачных коров. Все будет хорошо.
Абигейл это рассмешило.
– Не знаю, стало ли легче.
Малколм придвинулся ближе, положив локоть на спинку дивана. Повеселевшая Абигейл позволила расслабиться и ему.
– Есть в нашем путешествии кое-что, – сказал он, – что пугает меня сильнее конца света.
Биолог заинтересованно повернула к нему голову, откинув со лба завившуюся прядь и совсем по-детски шмыгнув носом.