За несколько лет до миллениума

Отрицая однажды что-то, мы неизбежно возвращаемся к этому на новом витке развития. Все повторяется, ведь общество и в самом деле развивается по спирали. И это обнадеживает. Возможно, мы еще увидим, ну если не мы, так наши потомки, как на штурм красной планеты Марс пойдет звездолет по имени «Валентин Леднев».

Соавтор по имени Белка

Рыжая она была. Рыжая. Хотя муж называл ее Белкой. Люба Лукина — один из соавторов блистательного дуэта, который радовал читателей и любителей фантастики с восьмидесятых годов. Провинциальная девочка, окончившая школу с серебряной медалью и писавшая стихи, что, впрочем, совсем не удивительно — кто не писал их в юности. Юность — всегда время поэзии. Далеко не каждый, кто умеет рифмовать слова, действительно пишет стихи.

У нее получалась поэзия.

За ремесло была награда —
Свобода рук,
Миниатюрой круга ада —
Гончарный круг.

Был равен созданному чуду
Простой гончар.
«Я — лучшая твоя причуда.
Теперь — мельчай».

Волгоградский художник В. Коваль написал ее портрет. На портрете этом Люба и то, что составляло ее загадочный мир: муж, пишущая машинка, кубик Рубика и кусочек Вселенной, заглядывающий в окно. Художник точно отобразил ее душу. Она — в ее выразительных глазах, жадных к жизни, она — в ее чувственных губах, знающих радость и грех любви.

Любовь Лукина никогда не была хорошей хозяйкой. В доме царил беспорядок, который разбавляли книги и пыльные призы — признание литературных заслуг Лукиных. В этом ничего удивительного — творчество редко сопряжено с порядком, чаще всего оно является порождением окружающего нас хаоса. В этом доме даже книги чаще всего не знали своих мест и разгуливали по квартире, независимо от воли своих хозяев. Самая главная книга, томик с чистыми листами, находила пристанище где угодно, даже в туалете, в нее частенько записывали мудрые и не очень мысли и новые сюжеты.

Одно время она работала корректором в Нижне-Волжском книжном издательстве. Хлесткие устные рецензии на некоторые книги, с которыми она работала, отличались солдатской нецензурной прямотой.

Художественный вкус Люба имела — и какой! Помнится, однажды она сделала выписки из баек старых партизан, сданных в издательство. Цитаты поражали своей дремучестью — не верилось, что это мог написать человек, знающий русский язык хотя бы на уровне третьего класса. С каким удовольствием и язвительностью Люба читала это вслух, вызывая веселый смех окружающих. Она всегда была очень чутка к слову, впрочем, собственные тексты Лукиных всегда отличались чистотой языка и ясностью мысли. Рискну предположить, что вклад Любы в это был немалым, они с Евгением всегда старались довести текст до немыслимого блеска.

А еще она писала стихи и прятала их даже от мужа. Позже, когда ее уже не стало, Евгений хотел собрать стихи для общего юбилейного сборника и не обнаружил даже черновиков. Стихи почти не сохранились, она все уничтожила, словно предчувствовала смерть, а написано было немало. Поэзия не профессия, это состояние души. Похоже, что она не хотела обнажать душу перед читателями. «Разве исповедь при третьем не становится рассказом?» В литературе она так и осталась в соавторстве с мужем, неотделимая от него, она в их общих книгах. Запомнилось великолепными совместными рассказами, озорными и веселыми повестями, в которых проглядывало ее лукавое и стервозное женское начало. Незадолго до смерти ее вдруг обуяло желание нравиться всем — ей казалось, что она безвозвратно утрачивает свое обаяние, отсюда были все ее сумасбродные выходки.

Нам осенних улиц промоины
Навязались опять в друзья.
Твои губы насквозь промолены
Бредом осени, и нельзя

Жженье пламени от свечения
Ограничить, минуя боль.
Сердца надвое рассечение —
Понимание, не любовь!

Последние годы ее вела по жизни любовь к сыну. Сын познавал мир. Она боялась его потерять. Сын искал идеалы. Она подстраивалась под него. Она хотела быть нужной ему. Отсюда смена богов: от Будды к Христу. Отсюда нравственные колебания, ведущие в черную пустоту. Все, что делала, Люба делала истово. Неожиданно уверовав, она уже не могла принять повести «Там, за Ахероном», и это стало концом блестящего творческого дуэта. Образовавшуюся в ее жизни пустоту уже нечем было заполнить. Жженье пламени от свечения ограничить невозможно. Внутренним огнем невозможно переболеть. Можно только сгореть дотла. Люба и сгорела.